ной незначительности этого контраста не должно побудить «сильного» к тому, чтобы не искать своей силы в своей силе?
Мы говорим «не презирать!», так же как и «не осуждать!». Мы полагаем, что неблагоразумно сталкивать друг с другом «свободу совести» и «ригоризм», и мы особо подчеркиваем это здесь. Нет никакого повода делать «сильного» правым. Он пытается презирать «дельцов», «мечтателей» и «фарисеев», находящихся на другом краю, и осуждением «нежащейся плоти в Виттенберге»>106 человек-реформатор пытается энергично ответить духовному человеку. Это circulus vitiosus (лат. порочный круг. - Прим. пер.), так как оба обвинителя правы (однако «едок овощей» имеет значительное преимущество!), но все же лишь в обвинении. Не стоит идти по этой линии дальше. «Сильный», который действительно силен, должен это знать. Поэтому стороны не равны. «Слабый», конечно, не может этого знать. Все реформаторы - это фарисеи, страдающие отсутствием юмора и не могущие отказаться от осуждения. Если отнять у воздержанного человека, у истинного религиозного социалиста, у церковного человека, у пацифиста пафос нравственного негодования, то это сломает ему хребет. «Едок овощей», несмотря на свое мирное питание, живет тайным или явным протестом, стеная и качая головой по поводу безумия мира, живет обособленно от других, ибо ему не знакома абсолютная трагичность человеческой жизни, величина которой должна была бы заградить любые уста. Но здесь мы имеем дело не с ним, а с читателем Павла, делающим из своей свободы «вещь» и тем самым доказывающим, что он слабее «слабых». Ему следовало бы знать то, чего не знает его противник (которого он вообще не должен считать своим противником): «Бог имеет общение с ним», то есть с другим. «Кто ты, осуждающий чужого раба?» Если ты знаешь, что такое iustitia forensis, то именно это знание ты не будешь использовать против незнающих. Оно свидетельствует в их пользу! «Он стоит или падает перед своим собственным Господом». Разве невидимая, необоснованная праведность Божья не должна идти на пользу именно «слабому в вере», ненаученному, «непавлову» человеку? Разве хотя бы немного осознавший ту неслыханную истину, что Бог сохраняет общение с человеком исключительно по милости, может презирать другого потому, что этот другой не осознал это, но в своем оптимизме продолжает ревностно действовать, будучи исполненным непреломленной моральной прямоты? Разве за рамками возможностей свободы Бога находится то, что Бог может иметь общение не только с мытарями и блудницами, но и с фарисеями! «Но он устоит; ибо Господь имеет силу восставить его». Разве не очевидно, что сторонник Павла в тот самый момент, когда он «презирает» моралиста, становится антифарисейским фарисеем, сам становится неправым? Он осуждает, презирая того или иного неприятного судью, и слаб, слаб каждый, кто пассивно становится в положение осуждающего. Кто Господь? Кто может судить? Кто может низвергать и воздвигать? Человек или Бог? «Сильный» должен знать это! То есть нет никакого преимущества, абсолютно никакого преимущества у того, кто знает, что «мы» знаем? Бог знает, что у такого человека нет никакого превосходства! Полагающий, что у него есть какое-то «превосходство», не знает того, что знаем «мы»! Существует лишь одно преимущество: божественное избрание; но причастным ему может стать даже наивный вегетарианец в своей абсолютной непреломлен-ности прежде того, кто знает наизусть Послание к Римлянам. Глупец, ведь какой-нибудь монах может быть более благоугоден Богу, чем весь твой уверенный протестантизм! «Бог имеет общение с ним» и «имеет силу восставить его». Действительно, эта возможность должна была бы побудить нас к тому, чтобы также иметь общение с ним. Если мы не делаем этого, если мы хотим быть абсолютно «сильными», то мы действительно слабы. Если мы в высоте нашего знания недостаточно знаем, что как только мы взобрались наверх, мы снова должны спускаться вниз, то мы, конечно, ничего не знаем. Если же мы желаем снова быть людьми с характером, то тем самым мы отреклись от character indelebilis.