Послание к Римлянам (Барт) - страница 325

«И если из-за твоей еды брат твой соблазняется, то ты более не живешь по любви». «Соблазн» ближнего - это всякое действие, через которое я препятствую ему пройти до конца свой путь, побуждаю его делать то, что он не должен был бы делать, уменьшаю и нейтрализую скрытое в его своенравии и своеволии жизненное спокойствие, способствую его миру с самим собой, который он как раз не должен обрести, то есть все то действие, через которое я лишаю его покаяния. Я торжествую над ним, соблазняя его. Я побеждаю могущество его моральной позиции, но не понимаю ее глубочайшего мотива, и поэтому он через меня подпадает еще более опасному могуществу свободы, в котором я сам (в моей «силе») нахожусь. Я показываю ему свободу, которая для него есть ужаснейшее рабство. Я сообщаю ему такое познание Бога, которое было бы лучше назвать познанием дьявола. Возможно, что я тем самым уготовляю ему тот соблазн, который Бог непременно желает уготовить («должен прийти соблазн»). Возможно, именно то, что я ему делаю, есть конец его пути, возможно, что именно в этом ему дана возможность покаяния. Возможно, тем, что я ввожу его в искушение, я вывожу его за пределы самого себя, за пределы его жизненного спокойствия и поставляю перед Богом. Но («горе человеку, через которого приходит соблазн») что я могу знать об этом? Как я могу позволить себе действовать согласно этому божественному «возможно»? Я «более не поступаю согласно любви», если я забываю брата в собрате, Единого в другом, Христа в ближнем, в слабости ближнего. Я не оправдан ни через то, что я прав, ни через то, что прав Бог. Итак: «Не губи своей едой того, за кого умер Христос!» Христос умер за него, я же ем против него! Это невозможность и абсурдность моей самой возможной возможности, неправота моей высочайшей правоты. Никакой триумф моей свободы совести, моей «веры в возможность есть все» не оправдывает меня в тот момент, когда я, садясь на трон Бога, моим действием даю «преткновение и соблазн», смущаю «брата», вместо того чтобы дать место гневу Божьему. Но в этот момент окончена моя свобода и моя вера, а все мое знание подобно тому, как если бы я ничего не знал.

Ст. 16-18. Да не злословится добро ваше. Ибо Царство Божье -не еда и питие, но праведность, и мир, и радость во Святом Духе. Кто служит этим Христу, благоугоден Богу и чист перед людьми.

Мы находимся перед железной преградой, которая поставлена силе сильного, перед кризисом того, что мы называем нашей свободой. Мы радуемся этой свободе как нашему «добру». Но она лишь тогда «благо», когда она - истинная свобода и тем самым - «Царство Божье». Ясно ли это? Идет ли речь только о той свободе, которой Бог обладает и должен обладать в нашем действии и бездействии, или же речь идет о том, что мы желали бы получить свободу от Его имени? Знаем ли мы, что наша свобода ценна тем, что Бог в ней демонстрирует свою свободу, или мы полагаем, что свобода ценна сама по себе? Идет ли речь о необходимости творить «праведность, мир и радость», если мы хотим доказать нашу силу, или в конце концов просто о «еде и питии»? Можем ли мы то, что мы должны, и должны ли мы то, что мы можем? Имеем ли мы в виду автономию истины или нашу мизерную автономию? Если речь идет о последней, то наше «благо» уже опорочено, опорочено нами самими и тем самым с полным правом предано злословию других. Как спорно, как комично-надменно, нет, как лицемерно и опасно положение паулинизма, когда (подобно современному протестантизму!) речь идет об этом великом смешении: об оправдании человека через познание тайны Божьей. Для того чтобы достичь этой цели, действительно не было нужды в окольной дороге через Послание к Римлянам. Если это все (и какой сторонник Павла хотя бы на момент не находился в опасности поступать так, как если бы это было все!) - тогда полностью прав хор «слабых» со всеми обвинениями, которые он с давних пор выдвигал против Послания к Римлянам! В этом случае полностью прав Великий инквизитор с его действительно прекрасно обоснованным опасением по поводу свободы, которую принес Христос! В этом случае полностью права целая армия моралистов, психологически, педагогически и социологически заинтересованных, «исторически мыслящих», всех уверенных, прямолинейных, практичных людей, всех друзей здорового человеческого разума! Их глубокое неблагоразумие в этом случае внезапно становится незначительным и простительным, замечательно обоснованным и оправданным! В этом случае нам необходимо срочно, немедленно склониться под иго ближайшего хорошего закона! В этом случае возникает достойная рекомендации возможность: осознав то, что мы продвинулись слишком далеко, вернуться в материнские руки Католической церкви! Однако в этот кризис нас приводит право самого Бога. Если мы не познали Царство Божье как Царство Божье, то оно должно стать для нас судом. Человек служит Христу «во Святом Духе», но никогда не в «нашем» духе. Если мы выбираем эту вторую возможность, то свобода нашей попытки жизненного устройства состоит в том, что прославляется наш «дух» (и когда это не было бы самой приемлемой возможностью?), тогда мы не должны удивляться тому, что мы не «благоугодны» перед Богом и не «чисты перед людьми». Это уже был бы знак разумения, если бы мы научились, по крайней мере, более не торжествовать по поводу реформации, но серьезно сожалеть о ней как о титаническом риске. Затем должно наступить время, когда мы научились бы следующему: соизмерить величину обетования с величиной искушения, связанного с тем, что мы находимся «на почве реформации». Пока что прежде всего в нас очевидно, как глубоко человек на этом основании может пасть и постыдиться.