«Они сами себе закон». Если существуют люди, которые исполняют закон, не имея его, то они принимают его именно через это исполнение, и тем самым они стали законом сами для себя. Живая вода прокладывает для себя русло, и кажущееся преимущество живущих у канала тем самым прекращается. Здесь появляется новое, дикое русло реки, очень непривычный, иной след откровения, странная форма веры. Но кто хочет оспаривать там, где может оспаривать только Бог? Религия и переживания людей Достоевского могут быть перенесены на все другие религии и переживания! У «имеющих закон» (даже если бы это было «Евангелие»!) нет повода рассматривать таких людей лишь как объект миссии, благосклонно вести речь о наличии у них «религиозных начал» - там, где, возможно, уже давно присутствуют иные следы Божьи, чем те, которыми обладали и будем обладать мы. «Они сами для себя закон». Если бы вопрос заключался в религии и переживаниях - а он так не стоит, - то Бог может дать все это и «язычникам», Он дает это им.
«Они представляют требуемые законом дела, написанные в сердцах их». Они приходят на суд Божий, они находятся на этом суде - и все, что оправдывает человека перед Богом, имеется и у них. В какой мере? Любой позитивный вопрос «в какой мере?» был бы несоответствующим по отношению к «делам», которые оправданный «язычник» представляет Богу и с помощью которых он обретает благоволение Божье. Если бы о нем судила человеческая праведность, он, несомненно, был бы потерянным. Во всяком случае, и то, что праведность человеческая еще нашла бы в нем, - это не то, что оправдывает его перед Богом. Угодные Богу «дела» заключаются скорее в окончании, в полном окончании всей человеческой праведности, в состоянии которой он находится, в несомненной потерянности человека, в его отречении от всех религиозных и моральных иллюзий, в его отказе от любого упования на этой земле и на этом небе. Лишь по другую сторону любой видимости и вещественности, по другую сторону всего того, что имеющие закон еще приписали бы такому человеку («хорошая сущность», «определенный идеализм», «религиозные основы») - по другую сторону всего того, что ценит европеец («положение», «зрелость», «раса», «личность», «искренность, «характер»), находится то, что он предлагает Богу и что Бог «оплачивает» вечной жизнью (2:6). Возможно, это действительно совсем не то, что могло бы быть определено как религиозность (неосознанная, нецерковная!). Возможно, это действительно (Достоевский!) всего лишь последняя стадия наготы человека. Возможно, это всего лишь величайшее бедствие, трудность и нужда. Возможно, в час смерти это лишь страх перед тайной, возмущенный протест против необходимости нашего бытия и существования, ожесточенное молчание человека, покидающего под крики толпы ресторан. Возможно, это нечто большее, лучшее и прекрасное -речь об этом не идет. На небесах радость о кающемся грешнике больше, чем о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии. Что же означает покаяние? Это не последнее, высшее, изысканнейшее действие человеческой праведности для Бога, но первое, основополагающее действие праведности Божьей для человека: «дела», которые Бог «написал в сердцах их» и которые, будучи от Бога, а не от человека, тем самым вызывают радость на небесах, обращение взгляда к Богу, к самому Богу, дела, которые видит лишь Он.