«Ныне же». Мы находимся перед всеобъемлющим и непреодолимым упразднением мира времени, вещей и людей, перед всепроницающим, окончательным кризисом, перед свертыванием бытия превосходящим его небытием. Мир есть мир. Теперь мы знаем (1:18-3:20), что это означает. Но откуда этот кризис? Откуда всего лишь его осознание, способность всего лишь заметить его? Откуда возможность назвать мир миром и в этом качестве ограничить его в противоположность иной, неведомой сущности? Откуда возможность назвать время - временем, вещи - вещами, человека - человеком и осознавать их с этим неизбежным «всего лишь»? Откуда возможность ценить все существующее и происходящее, оценивать в категориях вещественности, обусловленности, относительности? С какой высокомерной высоты эти критические мысли? И из какой глубины наше знание о последних, неведомых вещах, по отношению к которым мы измеряем все, откуда наше непоколебимое знание о нашем судье, которого мы не видим, но который судит нас? Все эти «откуда?» возвращают нас, очевидно, подобно лучам, в точку, из которой мы происходим, к той предпосылке, из которой мы исходили. Оттуда мы, мир - видимы, ограничены, упразднены, свернуты, осуждены. Но никакая точка в ряду других точек не есть эта точка, и никакая предпосылка в ряду других предпосылок не есть эта предпосылка. Если источник, воспоминание о нашей родине говорят перед Господом неба и земли, то разверзается небо и открываются гробницы, останавливается солнце при Гаваоне и луна в долине Аиалонской. Безвременное время, беспространственное пространство, невозможная возможность, свет нетварного света обозначает это «ныне же», которым основывается весть об изменении, о приблизившемся Царстве Божьем, о «да» в «нет», о спасении в мире, об оправдании в осуждении, о вечности во времени, о жизни в смерти. «Я видел новое небо и новую землю; ибо первое небо и первая земля миновали». Бог говорит.
«Независимо от закона». Бог говорит, а мы, познанные Им, видим сами себя и мир в Его свете, - это нечто иное, собственное, особенное, новое во всех религиях и наряду с ними, во всех переживаниях, во всех обращенных к Богу позициях человека. Оно проходит через все обладание, через частичное обладание и необладание человека. Это истина любой религии, но именно поэтому она никогда не идентична ее действительности. Это смысл всей религиозной и церковной истории, всей истории вообще, но именно поэтому не часть, не отрезок, не история в истории. (Однако история в истории также не лишена сомнительности всех исторических вещей.) Это «иное» есть обоснование всего того, что исторически и психологически становится видимым как след откровения, молитва, вера (в самом широком смысле слова); однако именно поэтому нигде и никогда первое не совпадает со вторым. Это иное не становится видимым в ряду другого видимого; оно становится видимым как невидимое. Голос Божий, представляющий собой Его силу (1:16), есть и остается голосом Божьим. Если бы он не был и не оставался им, по ту сторону всех человеческих голосов, то он не был бы силой Божьей. Бог говорит там, где есть «закон», но Он говорит и там, где «закона» нет. Он говорит там, где есть «закон» не потому, что здесь существует «закон», но потому, что Он желает говорить. Бог свободен.