Я рассказал ей о своей встрече с Юрием и с Инессой. Слушала она с любопытством, не останавливая меня, ни о чем не спрашивая, а когда дослушала до конца, изрекла, облегченно вздохнув:
— Я рада, что у тебя открылись глаза.
— Ты думаешь, они были закрыты?
Спорить она не стала, лишь снисходительно улыбнулась.
— Попомни мое слово, — сказала она. — Инесса скоро прогонит его, и правильно поступит. Она хоть и добрая, но решительная. Ее только прежнее чувство удерживает. Это не надолго.
Раиса была недовольна моим рассказом. Вернее сказать, моей ролью в тройственной беседе. Когда б я и Юрию и Инессе сказал все напрямик, без обиняков, Рая посчитала бы это правильным и наверняка назвала бы меня молодцом. Могла бы еще добавить: «Вот это по-нашему, по-пролетарски». Умная и чуткая моя супруга упускала из виду одно важное обстоятельство — мои годы. С одной стороны, было, конечно, приятно, что молодая жена не замечала немалых моих лет, а с другой…
С другой же стороны, она должна была бы уже понимать, что годы, меняя человека, взваливают на его плечи нелегкий груз дополнительных обязанностей. То, что человек может сказать или сделать в двадцать лет, оказывается совершенно неприемлемым в сорок и тем более в пятьдесят. Двадцатилетнему многое прощается: незнание, легкомыслие, вспыльчивость. От пятидесятилетних ждут спокойных мудрых решений. Не хорошо, не натурально, когда двадцатилетний юноша изображает из себя зрелого мужа, но еще хуже, когда пятидесятилетний рядится в тогу юного. Это и смешно и грустно.
А может быть, Раиса не хочет видеть этой моей эволюции? Может быть, ей больше по душе молодая бравада, юная безалаберность, чем пожилая, в годах, мудрость?
Не-ет, не должно вроде бы, не тот случай. Раиса, если мне не изменяет память, всегда стремилась к логичекой четкости, к определенности. Такой уж у нее ум, насиловать его не надо.
Бог ты мой, при чем тут ум? Сердце всегда было мудрее ума. Пусть идет так, как идет.
* * *
Раиса оказалась провидицей: все пошло так, как она предрекла. Как я узнал позднее, ничего удивительного в этом не было — ход событий рьяно подталкивался самой Раисой.
Женское чутье подсказало ей, что хитреца и упрямца Вадика Дулина может переупрямить лишь та, чьей симпатии он ищет. Однако подвигнуть на это Любу Троянову было совсем не просто.
— Что я должна делать? — спросила Люба нервным недовольным голосом.
— Ну, в театр пойти, в Третьяковку…
— С ним? Я уже сказала ему, что с делягами никуда не хожу. Не рушить же мне слово из-за этого ловкача.
— Рушить ничего не надо, — успокоила ее Раиса. — В этом весь смысл. Надо, чтобы он распрощался со своим ловкачеством. Раз и навсегда. Твердое условие поставить.