Сейчас ни восторга не было, ни уныния. Было неотложное дело — уберечь бойцов от мороза, настроить их души к бою, — и все его существо сосредоточилось на этом деле. За вчерашний день он постиг важную истину: в боевом походе труден каждый шаг, и каждый шаг, в конце концов, преодолевается. Это и есть, как он уяснил себе, боевое рабочее состояние. Каждый человек приспосабливается к нему по-своему. Жичин приноровился каждое препятствие преодолевать по частям. То есть все свое внимание, все силы сосредоточивал на том шаге, который необходим был в данную минуту. Помогало. Вот и сейчас… К вечеру ударит мороз — будет воевать с морозом, а сейчас, сию минуту, больше всего мешало солнце, и все проклятия — тысяча проклятий — посылались и про себя и вслух светилу. А оно сверкало всеми своими лучами и заставляло блестеть, искриться каждую снежинку в этом необъятном белом океане. Весь поток света тысячью игл неудержимо лез в глаза, и не было от него спасения. Он смежил веки, но острые лучи проникали и сквозь них, вызывая резь и ломоту. Очки, простые темные очки — вот что защитило бы их.
«Козырек», — мелькнуло вдруг в голове. Ну конечно же, козырек. Очков и в помине не было, а козырек великолепно спасал человека от солнца. Как же это он недомозговал вчера до такой простоты? И никто ведь не додумался — вот беда. Тотчас же хотел смастерить козырек, достал уже плотную бумагу из сумки и передумал. «Провозишься самое малое полчаса, — прикидывал он, — а люди зря будут страдать все это время». Сейчас же к людям, без оглядки к людям! Силы как будто прибавились, и до взвода он докатил в один миг.
Каково же было его удивление, когда и у командира, и у старшины, и у многих-многих бойцов он увидел белые козырьки, щеголевато притороченные к шапкам-ушанкам! Вдобавок командир взвода, ревновавший его персону к отрядной комсомолии — «У всех политруки как политруки, а у нас — совместитель», — смерил Жичина насмешливо-сочувствующим взглядом и приказал старшине немедленно прикрепить к его шапке козырек, приличествующий должности. Старшина незамедлительно исполнил приказ. Легче стало глазам с этим нехитрым устройством. Резь, во всяком случае, прошла сразу.
Доброта их растрогала Жичина, и он рассказал старшине и командиру о том, как спешил к ним со своим открытием, а они, куркули и жадюги, успели не только перехватить мудрую идею, но и массовое производство наладить.
— Снять с него козырек! — воскликнул командир. — Пусть налаживает свое производство.
Старшина сделал вид, что со всех ног бросился исполнять приказ, а Жичину тоже, конечно, для виду пришлось увертываться от него. Они молодцы, братья связисты. На шутки откликаются, сами шутят — это ли не признак бодрого духа? Оказывается, они еще с утра и опросили и проверили каждого бойца. Два ротозея все-таки пообморозили себе ноги. Хорошо, что не сильно. Одно оставалось старшине: раскошелить свой потайной запас обуви. Он сделал это с превеликим сожалением. Оглядев же скромные остатки, он твердо-натвердо наказал звать его немедленно, едва у кого начнут зябнуть ноги. Спустя час его позвали. Нога зазябла у его земляка-воронежца. Старшина остановил взвод, поставил незадачливого бойца перед строем, приказал снять ботинок, носок и сунуть замерзшую ногу в снег. Земляк опешил, но старшина настоял на своем. Минутой позже, опустившись на колени, старшина яростно растирал ногу пушистым снегом. До тех пор орудовал руками, пока воронежец не взмолился: