— Хараб! (Сломалось!).
Ребята закатились смехом. А камера и фотографии? О них сразу же все забыли…
Надвигается прохлада — верный признак приближения сумерек. Пора расставаться, да и хозяева начинают уже понемногу собираться в дорогу: женщины выносят из шатров паласы, скатывают их в рулоны и вместе с чайниками, горшками, керосиновыми светильниками кладут у шатров. Потом принимаются и за шатры: несколько человек вместе с детьми возятся с навесом, другие — с шестами. Мужчины сгоняют в стадо овен и верблюдов.
У машины я обнаруживаю заждавшегося механика, а водитель что-то бурчит о времени и дальней дороге. Я хочу расплатиться с Аятуллой (так зовут механика) но он остается неумолим.
— Когда-то я работал на строительстве шоссейной дороги через Саланг в Гиндукуше, — говорит Аятулла, — и всегда буду помнить ваших инженеров. Благодаря им я получил специальность автомеханика. И как память о тех днях храню вот это! — И он показал памятный значок в честь покорения Саланга: на латунной пластинке выбит въезд в высокогорный туннель.
— Когда встретите «шаурави» (советских), которые работали на Саланге, передайте привет! — И Аятулла приветливо машет на прощание рукой.
Водитель спешит, и он прав: до Кандагара предстою проделать не одну сотню километров, а сумерки идут по пятам. Все меньше становится стоянок кочевников, зато все чаще машина обгоняет их караваны.
За степенно вышагивающими одногорбыми верблюдами, нагруженными домашним скарбом, следуют лошади и ослы, а замыкают шествие отары овец в непременном сопровождении сторожевых собак. На шее у каждого верблюда на вышитой ковровой тканью сбруе, на ногах и попонах — небольшие колокольчики и их тихое позвякивание разносится далеко-далеко. На верблюдах и лошадях кроме скатанных палаток и домашнего скарба — нередко и рулоны перекупленных у ремесленников дорогих ковров, которые кочевники выгодно продают на городских рынках по пути следования. На своеобразных сиденьях, прикрепленных на горбах верблюдов, верхом восседают ребятишки. Покачиваясь в мерный такт шагов «кораблей пустыни», они вместе с ягнятами, курами и козлятами напоминают живых кукол из сказок. Все взрослые идут рядом с караваном.
Облик Калата, который считается центром проживающих в юго-восточных и южных районах кочевых племен, мало отличается от Мукура: те же дувалы, за которыми видны куполообразные крыши, потемневшие в сумерках пятна садов. У дороги несколько современных коттеджей. Но особенно выделяется внушительный массивный форт на большом каменистом холме.
Это Калате-гильзай — Форт гильзаев, игравший видную роль в период борьбы афганского народа за освобождение от персидского господства и впоследствии от экспансии британского империализма. Он контролировал движение между Кандагаром и Кабулом, не раз подвергался разрушениям, переходил из рук в руки и перестраивался. В 1738 г. Калат был разрушен Надиром Афшаром, а спустя 100 лет, во время англо-афганских войн, когда правительство британской Ост-Индии стремилось превратить Афганистан в буферное полуколониальное государство, англичане потратили немало усилий, чтобы, выстроив на холме Калата крупные фортификационные сооружения, контролировать всю обширную территорию между Кандагаром и Кабулом.