«…А коли уж пришла твоя воля, по твоей к нам ласке, тебе, пан, прислать нам свою бумагу, да того дела подождать, я добрым писцам велю книгу сделать по твоему приказу, с добрым списком, по твоему обычаю, как любит воля твоя. А я твоей милости добро хочу послужить, а ты вместе с бумагой пришли и денег побольше, на которые то выполнять. А лишка я не дам нигде ничего… Мир тебе во Христе. А я славу богу здоров».
Закончив письмо, Василий Дмитриевич свернул его трубочкой, обмотал толстой зеленой ниткой, залил ее концы красным воском и придавил свою маленькую печатку. Потом аккуратно вложил свиток в кожаный чехол и облегченно расправил плечи. Завтра он отправит письмо с оказией в Вильнюс и будет терпеливо ждать, когда через много недель придет ответ и с ним, наверное, тугой мешочек с деньгами и объемистый тюк немецкой бумаги.
Бумага навела Василия Дмитриевича на раздумье о давнишнем знакомом — архиепископе Вассиане Рыло. Припомнил Ермолин свою последнюю встречу с бывшим настоятелем Троице-Сергиева монастыря, а нынешним владыкой Ростова Великого.
Случилось это месяцев шесть или семь назад в лавке знакомого купца-сурожанина. Василий Дмитриевич зашел к купцу, как договорились, чтобы приобрести стопу добротной итальянской бумаги для книг. Неожиданно в лавку пожаловал самолично архиепископ. Его тоже интересовала плотная, белоснежная иноземная бумага. Вассиан Рыло задумал исправить, дополнить и заново переписать Ростовский летописный свод.
Работу эту предстояло выполнить монахам Григорьевского монастыря, или, как его еще иначе называли, Григорьевского затвора. Славился затвор далеко за пределами Ростова своей библиотекой. Собирать ее стал в начале ХIII столетия князь Константин Всеволодович, сын Всеволода Большое Гнездо. И сейчас монастырское книгохранилище вмещало около тысячи томов.
Для новой летописи и подбирал Вассиан хорошую бумагу. Василий Дмитриевич уступил тогда архиепископу свою покупку. Впрочем, в душе Ермолин понимал, что купец все равно бы отдал бумагу Вассиану как более нужному и выгодному покупателю. Понимал это, конечно, и архиепископ, но, соблюдая приличие, поблагодарил Василия Дмитриевича и даже стал приглашать в Ростов посмотреть монастырскую библиотеку.
Домой тогда Василий Дмитриевич возвращался огорченный, расстроенный — жди, когда еще раз попадется такая же добротная бумага. А сейчас, припоминая эту встречу и разговор в лавке купца, вспоминая приглашение в Ростов Великий, почувствовал Василий Дмитриевич, что глубоко-глубоко в его сознании вызревает какое-то важное и очень нужное решение. Тщательно пытался Василий Дмитриевич сосредоточиться. То мешал шум, доносившийся со двора, то голоса за дверью. Даже огоньки свечей и те отвлекали его внимание. И вот, когда, казалось, нужно было еще одно последнее и самое маленькое усилие, чтобы наступила долгожданная полная ясность, отворилась дверь и вошла жена: