Еще за минуту до того, как его арестовали по обвинению в поджоге рейхстага, он и подумать не мог, что будет вынужден защищаться от такого чудовищного обвинения. Но вообще-то ведь он был готов к любым провокациям, аресту, суду, даже к еще худшему — безвестной гибели где-нибудь в полицейском подземелье или просто выстрелу из-за угла.
Пристрелить его могут и сейчас, но пока он жив, он будет сопротивляться, разоблачать ложь, отстаивать свои идеи и убеждения. И сколько бы ни старались заткнуть ему глотку, он знает: заставить его молчать никто не сможет, и голос его прорвется даже сквозь каменную толщу моабитских стен.
— Пишите, пишите, господин следователь. Я снова требую личной ставки с лидером коммунистической фракции рейхстага Торглером, которому, как и мне, предъявлено ложное обвинение в поджоге рейхстага.
— С вашим приятелем Торглером, — насмешливо перебил его Фогт. — А для какой, позвольте полюбопытствовать, цели? Чтобы передать шифрованные инструкции? Или чтобы их получить?
Димитров слушал не перебивая. Было забавно наблюдать, как багровел затылок Фогта, выпиравший из стоячего воротничка. Может быть, имперский советник хочет разозлить свою жертву, вывести из себя? Зря старается!..
— С Торглером мы ранее никогда не встречались, — спокойно сказал Димитров, — я даже не знаю его в лицо, не знаю, какие показания он дает следствию. Но я уверен, что на очной ставке мы смогли бы опровергнуть многие пункты обвинения. Дальше… Я настаиваю на вызове свидетеля Якобуса Росснера, австрийского писателя, который живет в Берлине, в районе Воттенау. Точного адреса не знаю, но ведь для национал-социалистической полиции секретов не существует, она любого достанет даже из-под земли, не правда ли? Господин Росснер может подтвердить, что он до рождества часто бывал со мною в ресторане «Байернхоф» и что в нашей компании никогда не было Ван дер Люббе. Впрочем, главная задача его вызова не в этом. Как вы знаете, господин Фогт, мне не дали очной ставки и с Ван дер Люббе. Этого человека я никогда не видел, разве что на фото в газете. Так вот, судя по фотографии, Росснер очень похож на Ван дер Люббе. Если же считать, что официант Гельмер искренне заблуждается, а не сознательно лжет, то он спокойно мог принять Росснера за Люббе.
Фогт давно уже бросил писать и, презрительно поджав губы, слушал Димитрова, уставившись в потолок. Наконец терпение его лопнуло, и он стукнул кулаком по столу:
— Хватит, Димитров!.. — Он даже не назвал его господином, хотя до сих пор дотошно соблюдал старую инструкцию, предписывающую «обращаться к подследственному с максимальной вежливостью». — Все это мы уже слышали. Где ваши свидетели, которые могут подтвердить, что вы никогда не бывали в здании рейхстага? Назовите таких людей, и я их тотчас же вызову.