Дамы начинают валять шерсть, исполняя строки красивой рабочей песни, которую они пели и в сериале (Mo Nighean Donn – «Моя темноволосая» – и это одно из ласковых прозвищ, которым Джейми награждает Клэр, наряду с Сассенах):
Когда мы просыпаемся, моя темноволосая
О, моя темноволосая,
Нам уже пора,
Нам пора вставать,
Моя темноволосая.
Пора мне возвращаться домой,
Я уже совсем задержался,
Пора мне двигаться
Быстрее выстрела.
И побываю на острове Малл,
Хотя мне трудно,
Хотя мне грустно сегодня
И было грустно вчера.
Дональд, сын Лахлана из Бреса,
Я бы хотел тепло поприветствовать тебя.
(Перевод Н. Гамовой)
Шейла Маккай объясняет нам, что валяние – давний и традиционный способ обработки шерсти, расщепления волокон и сбивания их. «Когда ткань только выходит со станка, она сплетена очень рыхло, и чтобы сделать её ветро- и влагоустойчивой, её нужно уплотнить и сжать». (Это можно проделать и дома со свитером во время любой стирки при температуре выше 30 градусов – он сядет на треть от того, что было!) Это трудоёмкая задача, и поэтому они поют, чтобы скоротать время. «Ритм песен совпадает с работой, и по мере того как шерсть становится легче и суше, песня ускоряется!» Раньше были специальные рабочие песни почти для каждого вида занятий: кошения сена, доения коров и всякого такого. Они должны были помочь провести время и сделать его более приятным. Эти традиционные песни передавались в устной форме, и некоторые из них берут своё начало в XVIII веке. Многие из них повествуют о любви, о плаваниях за море, о походах на войну и о местных сплетнях.
«Колючая» Клэр – это чистый восторг, станки действительно впечатляют и на самом деле очень шумят, но когда всё сказано и сделано, этот «визит» на ткацкую фабрику – просто ещё один шанс расширить рекламу для очередного хьюэновского дельца, в которое он запустил свои сомнительные корпоративные пальчики. Кстати говоря, мой прапрапрадед в 1830 г. перебрался из Нагорья в Эдинбург в поисках работы. Род его занятий во время переписи 1841 г. был указан как петельщик[114]. Он приехал туда с единственным навыком, который он мог использовать в этом городском окружении, а его родным языком наверняка был гэльский. Я пытаюсь представить себе, каким Эдинбург казался Александру МакТавишу. Он приехал из деревни графства Аргайл, так что город должен был показаться ему совершенно другим миром. Я нисколько не сомневаюсь, что к нему относились пренебрежительно из-за его горского происхождения и насмехались над ним за его акцент и грубые манеры. И всё же он женился и обзавёлся семьёй в этом самом городе. До 1870 г. они точно оставались неграмотными, так как на свидетельстве о браке вместо подписей поставлены крестики. А всего пятьдесят два года спустя родился мой отец, и он уже стал лётчиком гражданской авиации. Подобный путь семьи из Нагорья, совершённый менее чем за сотню лет, находит отклик в бесчисленных переселенцах по всей стране.