Среди мужчин особо выделяется Маккэндлесс, которого Гэддис в издательском конспекте описывает как «мудрого и романтически таинственного мужчину». Между Маккэндлессом и Элизабет происходит адюльтер, но он остаётся преимущественно за кадром, как и секс, который, в отличие от его коллег, никогда особо не интересовал Гэддиса, потому что, по его мнению, для нашего мира бóльшая непристойность — деньги, мотивирующие писателей и привлекающие читателей, не зря ведь автор выдумал прекрасное и непереводимое словцо «Sly»[144]. И потому крайне обидно, что правообладатели не дали ему использовать в «Плотницкой готике» цитаты из романа Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт», так как, по их заверению, они звучат в «излишне эротическом контексте» (Гэддису как раз и нужен был текст, «вызывающий в воображении такой читательский/визуальный стиль, чтобы он полностью контрастировал с описываемой постельной сценой»). Потому автору пришлось на этапе типографского набора спешно менять все фразы из Хилтона на фразы из «Джейн Эйр» (как известно, произведение Бронте — пародия на старые готические романы), такая вот «неотвратимая пунктуальность случайности», что выигрышно усилила идею романа, где упоминается экранизация, в которой мистера Рочестера играл Орсон Уэллс. К тому же такая замена позволила ещё раз обыграть мотив загадочной и безумной женщины в доме, непризнанной жертвы патриархального мира. Кроме того, Маккэндлесс, как и Рочестер, держит одну из комнат запертой, храня там ценные документы и тем самым оставляя себе возможность посещать сданное в аренду помещение.
Гэддис искусно вмонтировал фразы из Бронте в роман, намеренно не выделяя их в общем массиве ни курсивом, ни кавычками, как бы утверждая факт неразрывности текста, чужого и своего, непрерывности «потока сознания», поглощающего все ради восстановления некой заветной плеромы, заведомо невозможной в нашем мире, но такой желанной, хоть и диссонирующей с окружающим хаосом. Так, например, в важном пассаже в конце второй части есть фраза про молнию, ударившую в каштан и расколовшую его пополам, что вовсе не ощущается как цитата из «Джейн Эйр», и этот прекрасный эпизод, демонстрирующий сдвоенность художественных миров и одновременно символ их расколотости / раздвоенности, утверждает ещё один значимый мотив романа — мотив двойничества.
Он проявляется также и в том, как после смерти Элизабет от инфаркта в конце романа Пол в тех же нежных выражениях, какие адресовал ей после погребения отца, пытается сразу же после похорон Лиз соблазнить её лучшую подружку Эди, и автор умышленно не завершает его последнюю фразу, как бы по-джойсовски