(в «На помине Финнеганов» тоже нет финальной точки) иронизируя над тем, что мужское-женское продолжает крутиться в извечном круговороте без надежды на выход — кроме разве что в смерть, — но уже в гораздо более сниженном, водевильно-сентиментальном, или же, по Гегелю, фарсовом виде. Как об этом пишет Синтия Озик: «Все эти втиснутые конспирации — это, по сути, бессмысленный пересказ мыльной оперы».
Гэддис отдельно отмечал, что Пол — не в меньшей мере жертва, нежели 33-летняя Биббс (возраст Христа, само собой): он болезненно зависим от неё, чувствует себя опустошённым и постоянно пребывает «в отчаянии и замешательстве». Он — ветеран Вьетнама, и его бессердечное отношение к жене вначале как к глупой, но богатой наследнице, а после как к ограниченной секретарше — это одно из следствий неизжитого посттравматического синдрома. Война, по словам Пола, научила лишь убивать, что он хладнокровно и делает с подосланным девятнадцатилетним грабителем.
Антагонизм мужского и женского и увлеченность диалогами также свидетельствует о том, что Гэддису было удобнее рассматривать мир сквозь призму бинарных оппозиций, что заметили многие исследователи, хоть и дали этому разные названия. Так, Роберт Кон считал это одновременно «буддистской двойственностью» и «манихейством», а Брайан Макхейл видел тут проявление ницшеанской борьбы аполлонического и дионисийского начал. Дионис — в некотором смысле — важный бог для художественного мира «Плотницкой готики», где тирады персонажей как бы театральны, да и Гэддис старался придерживаться ещё классицистического требования про единство времени, места и действия. В романе, кстати, упоминается, что Маккэндлесс изучал греческую драму, в которой, как и в «Плотницкой готике», многие значимые события (например, убийства) происходили вне сцены.
Женский взгляд на происходящее (среди рабочих заголовков романа был также вариант «Это всё, что она написала») — художественная версия произошедшего, поскольку Лиз пишет некий текст, что, в конце концов, оказывается скорее дневником, частично совпадающим с романом Хилтона и в итоге тождественным «Плотницкой готике», нежели полноценным романом, в отличие от того, что под псевдонимом издал Маккэндлесс — как он сам уточняет, свои «проклятые запоздалые мысли… просто сноску, постскриптум», — описание которого, по мнению Стивена Мура, напоминает упрощённую версию «Распознаваний». И для Лиз важнее ответить на вопрос не что писать, а зачем писать, чтобы понять нечто сокровенное о самой себе и осознать горькую правду: «Кажется люди пишут потому что всё стало не так как должно». Она хочет как бы посмотреть на прошлую себя в телескоп (подобное желание, как мы узнаём из писем Гэддиса, озвучивала в детстве его дочка Сара), на свой прошлый страх «разочаровать кого-то», что и привело её в то безысходное состояние, в котором она, видимо, пребывает всю свою сознательную жизнь.