Ночной портье узнал их. Как объяснить то, что вульгарный фиолетовый свет нескольких букв над входом, складывающихся в слово «Лотос», может обрадовать? Точно так же, как радует, что невзрачный, безразличный человечек встречает вас, как старых клиентов? Как радует то, что ты вновь оказался в безликой обстановке гостиничного номера и обнаружил на кровати две взбитые подушки?
— Сними пальто и сядь. Ладно?
Он подчинился и неожиданно ощутил волнение. Кажется, она тоже была немножко взволнована. Хотя неизвестно. Бывали моменты, когда он ненавидел ее, а бывали вот вроде как сейчас, когда ему хотелось положить голову на плечо этой женщины и разрыдаться.
Он устал, но расслабился. Он ждал с легкой улыбкой на губах, и она перехватила эту его улыбку и, видимо, поняла, потому что подошла к нему и поцеловала, в первый раз за день; в ее поцелуе не было вчерашней плотской жадности и не было страсти, родившейся, казалось, из отчаяния; нет, она ласково поднесла свои губы к его, какое-то мгновение помедлила, не решаясь прикоснуться к ним, и, наконец, с нежностью приникла.
Он закрыл глаза, а когда открыл, обнаружил, что глаза у нее тоже закрыты, и он испытал к ней благодарность за это.
— А теперь отпусти меня. Сиди не шевелись.
Она погасила люстру, оставив лишь маленькую лампочку под красным шелковым абажуром на столике. Потом достала из шкафа бутылку виски, которую они почали ночью.
Она сочла необходимым объяснить:
— Это совсем не то.
Но он уже понял. Она наполнила два стакана, без поспешности, тщательно, с сосредоточенностью хозяйки дома дозируя виски и воду. Один она поставила рядом с Комбом и на ходу, легонько, с лаской коснулась его лба.
— Тебе хорошо?
Сама же уже знакомым движением сбросила туфли и клубочком, в позе маленькой девочки свернулась в кресле.
Потом вздохнула и голосом, какого он еще не знал, произнесла:
— А мне хорошо!
Между ними расстояние было с метр, не больше, но оба знали, что не пересекут этого пространства, по крайней мере сейчас. Из-под полуопущенных век они поглядывали друг на друга, и оба были счастливы, обнаруживая во взгляде партнера мягкий и как бы успокоительный свет.
Может, она сейчас заговорит?
Она действительно открыла рот, но, оказывается, только для того, чтобы пропеть, а верней, чуть слышно прошептать ту недавнюю песенку, которая стала их песней.
И этот популярный мотивчик вдруг до того преобразился, что Комб почувствовал, как на глазах у него закипают слезы, а в груди стало горячо.
И она это знала. Она все знала. Она держала его на поводке своей песенки, на поводке своего чуть надтреснутого голоса, у которого был такой низкий тембр, и сознательно продлевала удовольствие от пребывания вдвоем, вдали от мира.