Она сама наклонилась к нему и подставила спину в черном разрезе платья — молочно-белую, чуть худоватую.
Комб стал ласкать ее, но она попросила:
— Не сейчас, ладно? Мне очень хочется еще немножко рассказать тебе.
Оставшись в трико и бюстгальтере, она сходила за сигаретницей и зажигалкой, вернулась, села на кровать Джесси, скрестив под ней ноги, и поставила рядом пепельницу.
— Меня перевели на другую работу, в рассылку. Это была душная комната, куда никогда не заглядывало солнце; находилась она в самой глубине конторы, и мы втроем с утра до вечера занимались там рассылкой почты. Со мной работали две жуткие девицы. У меня не было возможности перемолвиться с ними хоть словом. Они ненавидели меня. Мы ходили там в грубых полотняных халатах, чтобы не перемазаться клеем. Я старалась, чтобы халат у меня был всегда чистый. Но я тебе надоела, да? Это, наверно, смешно?
— Вовсе нет.
— Это ты так говоришь. Впрочем, тем хуже для тебя. Каждое утро я обнаруживала на своем халате новые пятна клея. Они даже измазывали халат изнутри, чтобы я испачкала платье. Однажды я подралась с одной из них, низкорослой, приземистой ирландкой с лицом калмычки. Она была сильней меня. Ей удалось порвать на мне пару совсем новых чулок.
С идущим из глубины души и в то же время каким-то поверхностным умилением Комб промолвил:
— Бедная моя Кей!
— Ты, наверное, думаешь, что я изображала из себя супругу первого секретаря посольства? Вовсе нет, можешь мне поверить. Если бы Джесси была здесь, она бы подтвердила…
— Да нет, дорогая, я тебе верю.
— Одним словом, у меня не хватило сил оставаться там. Из-за этих двух девиц. Я думала, что легко найду работу. Три недели я ничего не делала, и вот тогда Джесси предложила мне поселиться у нее, потому что мне уже нечем было платить за комнату. Она жила в Бронксе, я тебе уже говорила. Это была мрачная казарма из черного кирпича с железными лестницами вдоль фасада. Весь дом от фундамента до чердака провонял капустой, даже не знаю почему. Несколько месяцев мы прожили с привкусом капусты где-то глубоко в горле. В конце концов я нашла место в кинотеатре на Бродвее. Помнишь? Когда вчера ты заговорил о кино…
Ее глаза вновь увлажнились.
— Я рассаживала зрителей. Кажется, будто работа эта легкая, верно? Я знаю, что я не очень крепкая, потому что мне пришлось провести два года в санатории. Но и другие уставали не меньше меня. К вечеру мы уже не чувствовали ног. Иногда после многочасовых снований по залу под пронзительную музыку и преувеличенно громкие голоса, которые словно бы исходят из стен, вдруг возникало ощущение, что теряешь сознание.