Раз двадцать, а то и больше я видела, как падают в обморок. Лучше, чтобы это произошло не в зале, потому что после этого немедленно следовало увольнение.
Понимаешь, это производит дурное впечатление.
Тебе не надоело?
— Нет. Придвинься ко мне.
Она придвинулась, но они все равно оставались каждый на своей кровати. Комб ласково гладил ее и удивлялся, какая у нее нежная кожа. Он обнаруживал между трико и бюстгальтером линии, которых до того не знал, тени, вызывавшие у него чувство растроганности.
— Я тяжело заболела. Четыре месяца назад я провела полтора месяца в больнице, и одна только Джесси приходила меня проведать. Меня даже хотели снова отправить в санаторий, но я отказалась. Джесси уговорила меня некоторое время не работать. А когда ты меня встретил, я уже почти неделю искала себе работу.
Она решительно улыбнулась.
— И я найду.
И тут же, без перехода, предложила:
— Не хочешь выпить? В шкафу должна быть бутылка виски. Если только Рональд не выпил ее, что меня крайне удивило бы.
Действительно, она принесла из соседней комнаты бутылку, где еще было немножко виски. Потом пошла к холодильнику. Комб ее не видел. Он только услышал ее удивленный возглас:
— Ничего себе!
— Что случилось?
— Ты будешь смеяться. Рональд даже позаботился выключить холодильник. Представляешь? Если только эта мысль не пришла вчера вечером Энрико. Но нет, это слишком похоже на Рональда. Ты же слышал, что написала Джесси. Он не разбушевался. Ничего не сказал. Просмотрел вещи Джесси. И отметь, не расшвырял всё, как это сделал бы на его месте любой другой. Когда мы пришли сюда, все было в полном порядке, мои платья висели там, где я их побесила, Всё на своих местах, кроме халата и пижамы Энрико. Тебе это не кажется забавным?
Нет. Комб так не считал. Он был счастлив. Счастлив каким-то совершенно новым счастьем. Если бы вчера или даже сегодня утром ему сказали, что он лениво, а то и с наслаждением будет затягивать пребывание в этой комнате, он бы не поверил. Закинув руки за голову, он лежал в чуть пригашенном солнечном свете на кровати, принадлежавшей Кей, и тихонько впитывал здешнюю атмосферу, словно бы легкими мазками отмечал все детали, как художник, который тщательно выписывает картину.
То же самое он делал и с Кей, облик которой пополнял без лихорадочности, без спешки.
А теперь надо бы набраться решимости и встать, пойти взглянуть на кухоньку и даже заглянуть в тот самый холодильник, о котором только что говорила Кей; ему было страшно любопытно, что в нем может лежать.
В комнате на столиках стояли портреты, явно принадлежащие Джесси, и среди них фотография крайне достойной пожилой дамы, должно быть, ее матери.