Он еще расспросит Кей обо всем. Она сможет говорить, не боясь наскучить ему.
— Отхлебни.
Она отхлебнула после него из того же стакана.
— Как видишь, Франсуа, это не так уж блистательно, и ты ошибался…
В чем ошибался? Фраза была довольно туманная. И тем не менее он понял.
— Понимаешь, теперь, когда я тебя узнал…
Тихо, так тихо, что он, скорей, угадал слова, она шепнула:
— Подвинься чуть-чуть.
И она прижалась к нему. Она была почти голая, а он — полностью одет, но она не обращала на это внимания, и объятие их было ничуть не менее тесным.
Почти в самое ухо она шепнула:
— Знаешь, у меня здесь никогда ничего не было. Клянусь тебе.
Он не испытывал ни страсти, ни физического желания. Наверное, нужно было бы уйти далеко назад во времени, быть может, даже в детство, чтобы обрести чувство столь же мягкое и столь же чистое, как то, что наполняло его сейчас.
Он ласкал ее, но ласкал не плоть; то была она, вся целиком, и у него было ощущение, что постепенно он вбирает Кей в себя, а она вбирает в себя его.
Они долго лежали, не шевелясь, ничего не говоря, и все время, пока их существа оставались слитыми и перемешанными, сквозь полуопущенные веки каждый совсем рядом видел глаза другого и читал в них неизреченный восторг.
И впервые Комб не думал о возможных последствиях; он увидел, как расширяются ее зрачки, как приоткрываются губы, почувствовал на своих губах легкое дыхание и услышал, как она произнесла:
— Спасибо.
Теперь их тела могли разъединиться. На этот раз им не нужно было бояться горечи, которая приходит на смену страсти. Они могли оставаться рядом — без стыда, без затаенных мыслей.
От чудесного утомления они неспешно — как при замедленной съемке — бродили среди золота, которым солнце словно бы специально для них покрыло все в комнате.
— Франсуа, ты куда?
— Пойду загляну в холодильник.
— Хочешь есть?
— Нет.
Разве с полчаса назад, ну, может, немножко больше, он не решил пойти посмотреть кухню? Она оказалась чистенькой, свежевыкрашенной эмалевой краской. В холодильнике лежал кусок холодного мяса, грейпфруты, лимоны, несколько перезрелых помидоров и масло в пергаментной бумаге.
Он ел мясо руками, и вид у него был, как у мальчишки, который хрустит яблоком, украденным в чужом саду.
Продолжая есть, он зашел в ванную к Кей, и она заметила:
— Ну вот, а говорил, что не хочешь есть.
Но он, жуя и одновременно улыбаясь, упрямо стоял на своем:
— А я и не хочу.
И рассмеялся, потому что она не поняла.