Если все будет хорошо, это моя последняя ночь в клинике.
Но я должна все объяснить тебе, чтобы ты ничего не придумывал, потому что, насколько я знаю тебя, ты, наверно, сейчас весь в мрачных мыслях.
Первым делом признаюсь тебе, что я почти обманула тебя. Только успокойся. Сейчас я объясню, в каком смысле я употребила это слово. Когда я рассталась с тобой на вокзале и получила билет, я почувствовала себя такой несчастной, что тут же устремилась в ресторан. Мне так хотелось плакать, Франсуа! Перед глазами у меня все стояло твое лицо, каким я видела его сквозь окна такси, вытянутое, взгляд трагический.
За стойкой рядом со мной сидел какой-то мужчина. Сейчас бы я его даже не узнала, не могу сказать, молодой он был или старый. Я обратилась к нему:
— Ради Бога, поговорите со мной. Мне еще двадцать минут до поезда. Говорите мне все равно что, иначе я разревусь на глазах у всех.
Наверно, я в очередной раз выглядела идиоткой. Да я и впрямь вела себя как идиотка, но только позже отдала себе в этом отчет. Мне необходимо было говорить, выговориться, и уж не помню, что я там в течение четверти часа успела рассказать тому незнакомцу.
А рассказывала я о тебе, о нас. Сказала, что уезжаю, а ты остаешься. Представляешь себе? Потом подумала, что еще успею позвонить. И только в телефонной кабинке вспомнила, что у тебя нет телефона.
Потом я села в поезд, и уж не знаю каким образом, но проспала весь день. У меня даже не хватило духу встать и сходить в вагон-ресторан, так что за весь день я съела всего один апельсин.
Тебе не надоело читать мой рассказ? Дочка спит. Сиделка только что вышла; она одна на двух больных, и второй больной каждый час нужно класть лед на живот.
Я лежу на кровати в крашенной, как в санатории, масляной краской комнатке, и маленькая лампочка светит прямо на бумагу, которую я держу на подогнутых коленях.
Я думаю о тебе, о нас. Все пытаюсь понять, как это стало возможно. В дороге я все время размышляла об этом. Понимаешь, у меня впечатление, что я этого не заслуживаю! И я так боюсь причинить тебе боль. Ты знаешь, Франсуа, что я хочу сказать, но сейчас я уверена: когда-нибудь ты поймешь, что полюбила я впервые в жизни.
А может, ты уже начинаешь это чувствовать? Мне так хочется, чтобы ты это понял ради себя и больше не мучился.
Нет, хватит писать обо всем этом, а то я чувствую, что не выдержу и позвоню в Нью-Йорк, несмотря на присутствие Мишель.
Мне было бы неловко говорить с тобой, когда рядом девочка.
Она похожа на меня. Похожа куда больше, чем тогда, когда была совсем маленькая и все в один голос утверждали, будто она вылитый отец. Она это тоже заметила и смотрит на меня — извини, что я пишу об этом немножко с гордостью, — смотрит на меня даже с некоторым восхищением.