Гроб чувств - Оливия Говард Данбар

Гроб чувств

Неупокоенный дух хозяйки дома остался рядом с родными ей людьми и пристально наблюдает за их переживаниями.

Читать Гроб чувств (Данбар) полностью

Оливия Говард Данбар (1873–1953) — американская писательница и журналистка, известная своими психологическими рассказами про призраков. Оказала значительное влияние на развитие этого жанра в начале XX века.

Евгений Никитин родился в 1992 году. Заведует отделом зарубежной литературы журнала. Как переводчик публикуется в «Юности» с 2010 года. Лауреат премии зеленого листка в номинации «начинающему автору» журнала за 2013 год. Выпускник Института лингвистики и межкультурной коммуникации Московского государственного областного университета по специальности «перевод и переводоведение», в настоящее время учится в магистратуре Российского государственного гуманитарного университета по специальности «история».

Неизменно одна и та же тускло освещенная комната в темных тонах. Я обводила ее мучительным взглядом и узнавала знакомые милые предметы, окружавшие меня всю земную жизнь. Хотя я была далека от всего этого, но не могла не заметить, что оставленные мной промежутки на книжных полках так и стояли незаполненными. Что нежные листья папоротников, за которыми я бережно ухаживала, все еще тщетно тянулись к свету. Что тихий, приятный смех-тиканье моих часов и не думал умолкать, словно бор мотанье какой-нибудь старушки, механически отвечающей собеседнику.

Неизменно… Во всяком случае, так все выглядело. Однако вскоре на меня обрушились перемены — заметные перемены в мелочах. Окна были слишком плотно закрыты — я же постоянно проветривала дом, хоть и знала, что Тереза предпочитала тепло. А документы в моей корзинке для бумаг были перемешаны. Удивительно, что столь мелкая деталь так сильно задела меня. А затем — ибо переход из мира теней был для меня в новинку — я удивилась перемене собственных эмоций. Мгновение назад комната ощущалась настолько родной, что я готова была прижаться щекой к ее стене и стоять так. А в следующий миг все показалось пронзительно чуждым. Как можно было жить в такой обстановке? Как можно было терпеть такой яркий свет и цветовые контрасты, заслонявшие летучее полотно ветра? Такой громкий шум и суматоху, что не было слышно, как в саду под окнами распускаются розы?

Но Тереза, похоже, не возражала против этого. Милое дитя любило беспорядок. Она сидела все это время за столом — моим столом, — занимаясь бог весть чем. Впрочем, я не имею права укорять Терезу, которая всегда была прилежнее меня. Она как раз закончила писать и положила последний черный конверт в груду уже лежащих на столе. Бедная девушка! Теперь я видела, сколько горьких слез она пролила. И, тем не менее, живя рядом день за днем, год за годом, я понятия не имела, какой нежной душой обладала моя сестра. Друг к другу мы проявляли лишь умеренную привязанность, и, помнится, я всегда считала, что Терезе (лишенной счастья быть любимой, как я) повезло жить легко и беззаботно, не испытывая сильных, опустошающих чувств… А теперь я как будто увидела ее впервые… Можно ли назвать Терезой этот вихрь бурных эмоций?