— Я вас тоже… будто где видел, — сказал Заграй. — Будто век вас знаю.
— А дети у меня хорошие, слухмяные, — заторопилась Фрося, — вот Юлюшка, вот Гаврош, а это Оксанка. Правда, с дурком маленько…
Но Заграй смотрел не на детей, а на нее, и глаза у него были такие ясные, чистые, как утреннее, не замутненное облаками небо.
— Что вы все про детей, про себя расскажите, — попросил он.
Фрося смутилась, отвела глаза:
— Что про себя? Вот вся я тут налицо. Хошь — так ешь, хошь — вместо соли на хлеб насыпай. Никому зла не желаю: будь ты вор, будь ты разбойник. Вот только в жизни не везет. Все вроде бы и так, и все наперекосяк… — Она еще никогда не говорила так много, а тут вдруг прорвало: — Будто кто-то там, на небе, сидит и все мои планы на свой манер перестраивает. Ты, Фроська, хочешь так, а я тебя эдак. Ты в небо, а я тебя за ногу — наземь. Да чтоб мордой в грязь. Раз шмякнешься, два, а на третий раз в небо не захочешь. Ой! — вдруг спохватилась она, — что-то я разболталась, как на собрании? Мама всегда мне наказывала: «Пришел человек, ты сперва накорми его, потом спрашивай: зачем пришел?»
— Спасибо, сыт я, — сказал Заграй, — мы тут с дедом кашеварничали.
— А вы к нам в отпуск? Да? У нас тут хорошо отдыхать. Рыбку с дедом Степочкой половите. Скоро грибы пойдут, ягоды.
— Да нет, я не в отпуск. Уволился… Насовсем. И если вы, конечно, не против…
Как Фрося пожалела, что не надела она туфли на высоком каблуке с ремешками. А может, и хорошо, что не надела. Пусть видит такой, какая она есть. И детей тоже…
Оглянувшись, Фрося увидела, что Юлюшка стоит, насупившись, уставясь глазенками в землю. Гаврош тоже набычился. А Оксанки вообще нет. Где же она? Фрося кинулась ее искать: еще в речке утопится…
— Оксанка! Родимец тебя забей! Где ты?
Пока Оксанку искали, и совсем познакомились.
— А я вас такой и представлял, — сказал Заграй, — ласковой и доброй. Только по телефону вы почему-то не своим голосом говорили. Я даже не узнал вас. Думаю: что случилось? Потому и приехал. Не прогоните?
— Да куда прогонять-то? Поживите, оглядитесь. Может, и сами сбежите…
Заграй обиженно замотал головой. Воротник на его гимнастерке расстегнулся, и оголилась шея, худая, морщинистая, с острым кадыком.
Фрося рассмеялась.
— Чего вы? — спросил Заграй.
— Ой, не могу! Вы на гусака похожи.
Он не обиделся, рассмеялся. И так они стояли друг перед дружкой и смеялись невесть чему.
— Пойдем, — Гаврош дернул Юлю за руку.
— Куда вы? — встрепенулась Фрося.
— Вам и без нас весело.
— Ну вот, — вздохнула Фрося, когда дети ушли. — Им отец нужен. Хоть какой, но родной. Об нас у них думок нету. Будто мы и не люди вовсе.