И только уж когда во двор вошли, почуяли что-то неладное: визжал в хлеву поросенок, Красуля мычала недоеная.
— Ты чего, пап? — быстро спросил Леха, потому что почувствовал, как дрогнула рука, за которую он держался.
С крыльца, растрепанная, заплаканная, навстречу им сбежала Галина. Она раскрывала рот, ловила им воздух, а слов не получалось.
— Говори! — крикнул на нее отец, хотя раньше никогда не кричал.
— Матерь… в больницу… надорвалася…
— Как надорвалася? — не понял Леха…
— Силос из ямы тащила, а внутри у нее что-то и… лопнуло.
Леха как стоял, так и сел на крыльцо — у него тоже внутри будто лопнуло что-то.
* * *
— Рак, рак, — расползлось по деревне. — Слыхали, бабоньки, у Верки-то Старковой рак объявился. Только, вишь ты, он до поры тихонько сидел, спрятавшись, а как она надорвалась, тут и выполз. Сам главный-преглавный профессор смотрел, всю, как есть, чистенько обследовал — не нашел. Потому что рак-то, вишь, не простой, а ползучий. Вот он и ползет по всему телу, разве его обнаружишь? А как в горлу доползет, тут и конец.
Леха не понимал: говорят с таким страхом, а разве раки страшные? Смешные только: задом наперед ползают. А когда их ловишь под корягами, они от злости шипят, клешнями за пальцы хватаются. Выбросишь на берег, они и разомлеют от страха, боятся даже усами шевельнуть. Леха поймал вчерась сорок раков, приволок домой, а отец только взглянул на них и отвернулся. А, бывало, так любил их, сам с Лехой ловить ходил, сам варил в крутом кипятке и добавлял зачем-то крапивы, и раки получались красные, как огонь, а глаза что фары.
Теперь Лехе пришлось самому раков варить, и они у него вышли не красные, не черные, а буро-малиновые. Даже есть противно. Он съел три рака, а остальных поросенку в корыто, тот все слопает.
Леха тосковал. По матери: сколько уж дней прошло, а она все не является. По отцу: он хоть и каждую ночь дома, а будто и не отец вовсе. Брови с переносицы и не расходятся, а глаза — хмурые, серые. Встанет с постели, ружьишко за плечи — и в лес. И Галина из города не приезжает. Приходится Лехе самому все делать: и поросенка, и Натку кормить. Бывает, тетя Алиса забежит, схватит Натку и унесет с собой, а Леха и радуется — все меньше забот-хлопот. С утра и до вечера работы по горло: и Красулю выгнать, и курям хлеб покрошить, и картошки сварить, о том, чтоб на речку сбегать, уж и говорить нечего.
Леха уже счет дням потерял — когда воскресенье, когда еще что. И вдруг под утречко затрещал мотоцикл: Виталька. А с ним и Галина. Подарков понавезла: отцу — рубашку и галстук, Натке — шапочку с ушками, а Лехе — петухов на палочке. Расхвасталась: