— Вот что, — сказал Саня, — преданья свои ты оставь при себе, а мне прямой ответ держать надобно, будешь ты переселяться отсюда, старая, или же нет. Если нет — пиши расписку.
Бабка постояла в недоумении, пошамкала что-то губами и вдруг рухнула перед Саней на колени.
— А Санечка, а миленький, а пожалей же ты мою душеньку…
Саня рассердился.
— При чем тут душа, если я тебе дело предлагаю. На выбор: или же лесу на хату, а то и квартиру в рассрочку. Будешь жить и песни петь. А надоест петь — в кино сходишь. Тебе же лучше, старая.
Бабка поднялась с колен, лицо у нее стало каменным.
— Ну, вот что, товарищ бригадир, я и сама знаю, что мне лучшей, а что хужей. Мне, может, лучшей с тобой брехаться, чем тое кино глядеть. И говорю тебе со всей моей ясностью: никуда я со своей селибы не двинусь. Туточки я родилась, туточки мне и смерть принять. А будешь силком выселять — сучку свою спущу. Уж кто-кто, а она тебя перегавкает.
Саня не стал сопротивляться: пропади ты, старая, пропадом, подсунул скорей бумажку.
— Распишись.
Бабка взяла карандаш, послюнила его и охотно поставила на бумажке крест. После этого она снова запела:
— Приходи, Санечка, приходи, миленький, завсегда тобой радая.
Саня так расстроился, что на обратном пути вместо хаты деда Егорыча влетел в свою собственную:
— Хозяин дома?
Все парнятки сидели за столом и ели блины, а как увидели Саню, так и есть перестали. И только «моя молодуха» не испугалась, а подошла к мужу и молча начала стаскивать с него сапоги.
— Ты что? — вскинулся на нее Саня.
— Набрался уж, успел, — но в голосе ее не было ни боли, ни злости, а просто констатация факта.
— Это кто набрался — я? — закричал Саня. — Да я трезв, как десятилинейное стеклышко. А с вами и пошутить нельзя? Эх, люди!
Он отобрал у «моей молодухи» сапоги, надел их, почистил и еще раз перед зеркалом повертелся — хорош? Потом кивнул Лехе:
— Пошли, что ли?
Леха нарядно проголодался, бегая за Саней, и теперь, увидев, как уплетают близнята блины, ощутил тихую сосущую боль в животе, но Саня торопил:
— Давай, давай, а то и к полудню не успеем.
Леха послушался и, подкинув за плечами Натку, покорно побрел за Саней. Он уже забыл, что вышел отца искать и что в лес с утра собирался, сейчас его жгла одна только мысль: согласится ли переселяться на Центральную дед Егорыч? А если не согласится? Саня Маленький тоже был мрачный: директива о переселении трещала, расползалась по швам. А этого он никак не мог допустить, поэтому и шел к деду Егорычу решительный и непреклонный. Дед в сенцах точил топор.
— Не подходи — зарублю! — пошутил он и пригласил бригадира в хату. В хате было чисто подметено и вкусно пахло жареной картошкой. А на окошках стояли цветы.