Еще издали они увидели, что в хате у бабки Аксиньи топится печка, но когда вошли, то ни в сенях, ни в горнице никого не обнаружили. «Спряталась небось бабка, — подумал Леха, — она завсегда так, как увидит бригадира, так и спрячется — от греха подальше».
Но Саня тоже, очевидно, знал этот ее маневр, потому как ни в чем не бывало пододвинул к столу скамейку, сел: мол, подождем, мы люди не гордые. Видя такой поворот, бабка Аксинья не замедлила тут же явиться.
— Батюшки-светы, — запела она, вылезая откуда-то из-за печки, — а когой-то мне бог послал. Товарищ бригадир, проходи, садись, гостем будешь. — Но так как Саня уже сидел, то ему пришлось встать, и бабка снова усадила его за стол. Проворно, как молодая, слазила в подпол, достала бутылку «Столичной». Бутылка была неполная и заткнута бумажной пробкой. Бабка зубами ловко откупорила ее, налила.
— С праздничком тебя, с воскресеньем.
Саня отказываться не стал, это было не в его привычке, и выпил. А как выпил, так почувствовал во всем теле приятное и закусить попросил.
Бабка Аксинья снова ринулась в подпол и достала Сане кусок сала и соленых огурчиков, а потом поднесла и еще стаканчик.
Выпив и закусив, как положено, Саня приступил наконец к главному.
— Ты, мать, — начал он вежливо, — как живешь-можешь, на что жалуешься?
Бабка Аксинья сразу пустила слезу. Никогда раньше она не слышала от бригадира таких слов и заплакала. Правда, плача, она все прикидывала в уме: не к добру это, ох, не к добру, что Саня Маленький мягче соломы стелется.
— А жалуюсь я на весь белый свет, — сказала она, — и на тебя во-первости. Ты что же ко мне никогда не зайдешь, не покалякаешь?
Бабка Аксинья явно настраивалась на долгую беседу. Она плохо глядела глазами и все время щупала Саню, удостоверялась: тут ли он, не ушел ли. Но Саня не дал ей долго беседовать, а сказал напрямик, чтоб с делом этим поскорей разделаться:
— Спущена нам директива, бабуся, чтоб всей деревней на Центральную усадьбу переселяться. Ты как на этот счет — согласна?
Бабка не поняла, а может, сделала вид, что не поняла — притворилася.
— А это ж кто с тобой? — спросила она, пододвигаясь к Лехе. — Ванюша! Ох, боже спаси, и глазки такие, и волосики.
Крючковатыми своими пальцами она гладила Леху по голове.
— Ванечка, внучек, в гости ко мне пришел, а у меня и гостинца-то нетути.
Бригадир ерзал но лавке и глазами делал Лехе страшные знаки, дескать, уйди ты, дай о деле поговорить, но бабка Аксинья цепко держала Леху за рукав и не отпускала.
— Иди, говорю, Ванечка, дровишек мне наколи, он и пошел, тук-тук топориком да провод-то ихний и перерубил. А немец как рассердится! «Партизан, — кричит, — диверсант этакий». И пристрелил мово Ванечку. Я к нему кинулась, а он: «баба, баба!» — и красные пузыри из ротика.