Губернатор Нилов поддержал справедливость доноса исправника Томилова на члена комиссии Попова и продолжил дальнейшее расследование по предъявленным обвинениям[411]. Этот местный помещик еще до начала ревизии обвинялся своими же крестьянами в жестоком обращение и насилии над крепостными крестьянками и даже в растлении малолетних. Козьмодемьянский исправник Протопопов успел сообщить об этом управляющему Министерством полиции, за что и поплатился. Ревизовал его уезд не кто иной, как помещик Попов. Дело закончилось определением обер-прокурора 6 департамента Сената Пещурова, по которому член Временной комиссии был объявлен «обличенным в лихоимстве» и отдан в феврале 1822 г. под суд Казанской палаты уголовного суда[412]. Это вызвало ответный ход со стороны князя Тенишева, попытавшегося скомпрометировать самого Пещурова. Он написал графу В. П. Кочубею: «Я не могу даже скрыть пред Вашим Сиятельством и того опасения дворян, служивших в комиссии, что во 2-м отделении 6-го департамента, куда дела комиссии на ревизию поступить должны, находится обер-прокурором г. Пещуров, родной племянник бывшему губернскому прокурору Кисловскому, который дал совершенный повод ко всем злоупотреблениям в губернии, за что, по представлению гг. сенаторов, и удален от должности. Естественно, что г. Пещуров, сильно защищая своего родственника, и сам служивши в казанском губернском правлении в канцелярском звании, может быть сделавши связи с подсудимыми, предстательствует за них, и сие уже замечает комиссия. Не просил я на ровне с членами увольнения от должности, по не свойственной мне робости и чувствуя, что справедливость правительства не оставит рано или поздно свое внимание и что оно кроме одного моего усердия и беспристрастных действий по службе найти ничего не может. Но быть в таком бездействии и нести вместе с тем в медленности нарекание — сие поставляет меня уже в необходимости искать защиты. Не имел и не имею никакого покровительства, кроме тех, под начальством которых я служил, вашему Сиятельству известны мои правила, они не изменились, а я остаюсь теперь оставленным всеми. И сорокадвухлетняя моя беспорочная служба не принесла мне ничего, кроме огорчений. Всякий в здешнем краю смотрит на теперешнюю мою службу с удивлением»[413].
По ведомству службы Пещурова письмо было передано министру юстиции. На сей раз интрига была раскрыта вовремя. Д. И. Лобанов-Ростовский был поражен вседозволенностью автора письма. Обращаясь к министру внутренних дел, Лобанов-Ростовский в духе александровской эпохи переводит проблему институционального и политического конфликта на язык личных качеств: «…необдуманный извет князя Тенишева не делает чести нравственным его качествам. И если бы представить его письмо в Правительствующий сенат, то не избавился бы он от неприятных для себя последствий, ибо от него потребовали бы доказательств. Какие мог бы он представить доводы, когда с самого учреждения комиссии, т. е. в течение более двух лет, ни одного дела в Сенат от нее не представлено, и, следственно, Пещуров ничего еще не скрыл… Из сего письма кн. Тенишева, высказывая себя самым беспристрастным, он заблаговременно хотел на случай, если бы действия комиссии под его председательством не были одобрены правительством, выставить тому причину»