. Находясь под следствием, он составил «Записку», содержащую подробнейший разбор всех пунктов обвинений, предъявленных губернскому правлению. «Записка» была подана сенатору Соймонову, но так и не дошла до Санкт-Петербурга, оставшись погребенной в бумагах сначала палаты уголовного суда, затем Временной комиссии и Временного департамента. Тогда Москотильников письменно обратился к императору с просьбой рассмотреть представленные им оправдания и предоставить ему возможность продолжить службу, так как кроме службы, средств к существованию у него не было
[422]. Прошение было передано в Комитет министров, откуда через министра юстиции поступило губернскому прокурору, которому было предложено незамедлительно приступить к окончанию этого дела.
К этому времени Александр I из личных встреч с обергофмейстером бароном Петром Романовичем Альбедилем, казанским губернатором П. А. Ниловым уже знал о параличе власти, случившемся в Казани. Барон Альбедиль был доверенным лицом императора. В 1801 г. он ревизовал казанскую полицию. Тогда-то и произошла его встреча с Москотильниковым. По прошествии девятнадцати лет бывший советник губернского правления вынужден был вновь обратиться за помощью к своему давнему покровителю со словами: «Я помню обещание излившиеся от чувственного сердца Вашего, что Вы будете всегда моим благодетелем, но до сих пор не хотел быть в тягость великодушнейшему из человеков. Ныне гонит меня мщение, и эпоха казанских пыток слилась чрез неприметные переходы с эпохой казанских доносителей. Многие случаи соединились между собой…»[423]
Повезло Москотильникову и с губернским прокурором. Г. И. Солнцев хорошо знал его как юриста-практика, их сближал университетский круг знакомств, оба увлекались историей русской словесности в составе Казанского общества любителей отечественной словесности. По жизни они во многом были схожи. Оба, обладая незаурядными интеллектуальными способностями, принадлежали к редкому числу просвещенных бюрократов. Солнцев недавно пережил ревизию Магницкого и вынужден был покинуть Казанский университет, уйдя с ректорского поста. Состояние оклеветанного ему было знакомо и понятно. Заинтересованность прокурора в справедливом исходе дела можно уловить в текстах его рапортов министру юстиции, где за сухим изложением текущей делопроизводственной ситуации проявилось личное участие. К примеру, в рапорте от 30 июня 1826 г. он писал: «…не излишним считаю донести вашему сиятельству об особенном обстоятельстве по делу просителя Москатильникова, что он в оправдательной записке своей… ныне при делах во Временном департаменте палаты хранимой, обвиняет самих господ сенаторов, пристрастно якобы ревизию производивших и о ревизионных операциях господ сенаторов Высочайшею доверенностью облеченных. Временный департамент уголовной палаты, по мнению моему, не может и входить в суждение, кроме только об одних действиях его Москатильникова и других бывших губернского правления членов господами сенаторами обнаруживаемых. Оправдание же его Москатильникова против господ сенаторов подлежать должно рассмотрению самого Правительствующего Сената»