Но это соприкосновение, или вовлечение возможно только тогда, когда перепуганное «я» не притягивает и не отталкивает жизнь, не шарахается от неё и не пытается её контролировать. Мы полностью включаемся в жизнь, когда становимся меньше поглощены собой. По мере того как уменьшается наша преданность своему маленькому, эгоцентричному «я», жёсткому представлению о том, кто мы есть и на что способны, мы обнаруживаем, что вместе с этим уменьшается страх открыться миру — такому, какой он есть. Как однажды сказал Леонард Коэн о пользе многолетней медитации, «чем меньше меня оставалось, тем счастливее я становился».
Между тем, просто пожелать отпустить представление о жёстком «я» недостаточно. Фиксированное «я» — то, к чему мы подталкиваем себя каждым жестом, каждым действием, каждой мыслью. Мы движемся либо к тому, чтобы отпускать то, что нужно отпустить, и укрепляем это качество, либо к тому, чтобы держаться за старую, основанную на страхе привычку, и усиливать её. Мы можем выбирать реальность — оставаться в ней, быть здесь, самовыражаться, открываться всем образам, звукам и мыслям, проходящим через наш ум — или мы можем отвернуться. Но если мы отвернёмся, то, скорее всего, застрянем в привычной схеме страдания, никогда не приблизимся к переживанию бодрствования, никогда не ощутим священность нашего существования.
Тибетский учитель Анам Тубтен однажды дал поучение под названием «влюбиться в пустоту». Это было учение о чувстве, сопровождающем принятие третьего обета: влюбиться в состояние, свойственное человеку, не разделять себя надвое — на так называемую «хорошую» часть, осуждающую так называемую «плохую», которая только и думает, как бы принизить «хорошую». Мы не пытаемся развить одну часть себя и избавиться от другой. Мы учимся открываться всему.
Во время этого учения Анам Тубтен сказал: для того, чтобы влюбиться в пустоту, нужно задать себе важный вопрос: «Хочу ли я всё отпустить?» То есть «Хочу ли я отпустить всё, что отделяет меня от других людей и от мира?» Вот о чём вам следует спросить себя, прежде чем искренне дать обязательство открыться миру. Но не нужно слишком ругать себя, если в один день вашим ответом будет «да», а в другой — «это слишком трудно». В учениях говорится, что поддерживать это обязательство — всё равно, что протирать пыль на зеркале. Как и обязательство воина, это обязательство легко нарушить, но мы легко можем возобновить его, просто восстановив открытость к жизни.
Жизнь каждого человека подобна мандале — пустому, безграничному кругу. Мы стоим в центре своего круга, и всё, что мы видим, слышим, думаем, образует мандалу нашей жизни. Мы входим в комнату, и комната становится нашей мандалой. Спускаемся в метро, и метро — наша мандала, вместе с подростком, проверяющим сообщения на смартфоне, и бездомным, лежащим в углу. Мы идём в горы, и всё, что мы там видим насколько хватает глаз, — наша мандала: облака, деревья, снег на вершинах, даже свернувшаяся на тропинке гремучая змея. Мы лежим на больничной койке — и больница становится нашей мандалой. Мы не выдумываем мандалу, не выбираем, кому или чему в ней появляться. Как сказал Чогьям Трунгпа: «Мандала никогда не бывает искусственно упорядоченной, но она всегда наполнена». И мы принимаем её такой, какова она есть.