Его опубликовали. Правда, с небольшими купюрами. Один эпизод вычеркнул редактор отдела. Я описал привычки женщин местного племени, показавшиеся мне любопытными. Мало того, что шоколадные красавицы пока мужчины отдыхали, сидя на земле возле хижин, выполняли весь комплекс «мужских» работ (копали маниоку, охотились, заготавливали «дрова» и носили на голове тяжести — вместительные кувшины с водой), они ещё постоянно курили самодельные металлические трубки, для чего местный шаман выбивал им передние зубы. Знаток африканской культуры Иорданский, очевидно, ощутил в этом эстетический диссонанс. Второй эпизод не понравился Краминову. Работавший с нами в Нгулонкила молодой браззавильский секретарь Макикима активно учил русский язык, но поскольку геологи и топографы в быту столь же активно пользовались ненормативными выражениями, лексикон нашего юного друга состоял преимущественно из них. Близилось 1 мая, из посольства и конголезских учреждений посёлок строителей готовилась посетить представительная делегация. Ко мне подошёл сияющий Макикима. «Мсье Эжен, мы хотим устроить для вас парад. Первыми пройдут шаманы, затем — буровые установки, трактора и бульдозеры, за ними — местные жители. А мы с помощником понесём транспарант». Я пришёл в восторг. При всей моей нелюбви к демонстрациям зрелище обещало быть уникальным. Я помчался к начальнику контракта. Ему затея тоже показалась стоящей, он дал разрешение. Нужно было оповестить и других. Но Макикима не отставал. «Мсье Эжен, вы не посмотрели транспарант!» Он развернул самодельное полотнище: «П.…ц империализму!» Наверное, я позеленел. «Что-нибудь не так? Я сделал ошибку?» — «Не то, чтобы ошибку, просто… в письменном виде… это не смотрится». — «А мсье Егорычев сказал — смотрится». С большим трудом я уговорил секретаря не разворачивать транспарант при гостях, но недооценил его революционное усердие. Демонстрация прошла на ура. А когда начались выступления, Макикима дождался очереди, вышел к импровизированной трибуне и громогласно произнёс отредактированный лозунг: «П.… -ц империализму америкэн!» Нужно было видеть реакцию советских строителей, дипломатов и ничего не понимавших конголезских чиновников. Деревенскую площадь потряс разряд хохота. В письменном пересказе содержался лишь намёк на неприличное слово, но осторожный Краминов перестраховался. Как бы то ни было, а месяца через полтора после публикации очерка я в один и тот же день получил два письма — из отдела кадров ТАСС и из редакции «За рубежом». В обоих случаях меня «брали». В ТАСС была работа с выездами за рубеж, но я предпочёл журнал. Там появились у меня коллеги и друзья, от которых я получил рекомендации для вступления в СЖ. Путёвку в журналистику дали мне африканские шаманы.