Четыре столицы королевства. Из «Африки» в «Европу». АПН. В Сказке «12 месяцев» персонажи с лёгкостью переносятся из одного времени года в другое. Впечатления от быстрой смены сезонов можно получить и в реальности. Нужно только отправиться в Марокко. Я оказался там при обстоятельствах странных и случайных. В конце октября 68-го дома раздался телефонный звонок, и голос школьного друга Виктора Плавита произнёс коронную фразу: «Евгений Васильевич, у нас тут собирается симпозиум. Не желаете ли принять участие?» Интеллигентный и начитанный Витька был интересным собеседником. Кроме того, он великолепно играл на гитаре, чему я страшно завидовал, и мог адекватно воспроизвести любую услышанную мелодию, искусно подражая при этом разным инструментам джазового оркестра; слух у него был отменный. Главной страстью его было отбивать ритм. Он часто подрабатывал ударником, поэтому в первые годы после школы я побывал с ним в большинстве московских клубов на вечерах танцев, которые сами по себе меня мало интересовали. Родители, оба гинекологи, произвели его на свет, уже будучи в солидном возрасте. Он обожал своих старичков, говоря о них в нежно-иронической гамме. Витькина манера изъясняться была неподражаема: нарочитая витиеватость со значительной долей иронии, курьёзный синтез великосветской речи и просторечий с инкрустациями жаргонных словечек. В Лосинке, где Витькины родители занимали небольшой домик, его уважала вся шпана. А мы нередко собирались у него, когда благонравные старички, немного напоминавшие старосветских помещиков, уезжали ухаживать за его тёткой в Пензу. Они повсюду ездили только вместе. Услышав слово «симпозиум», я пришёл в весёлое расположение духа, поспешив ответить в той же тональности: «Симпозиум? Ну, конечно! Мы не можем остаться в стороне!» Разговор продолжался, и вдруг я понял, что это не Витька. Но осенило меня лишь после того, как меня попросили зайти в отдел кадров Министерства мелиорации и водного хозяйства, где я бывал перед поездкой в Конго. Заинтригованный звонком, поспешил в конструктивистское здание у Красных ворот. «Извините, мне показалось, что звонил мой приятель», — признался я кадровику. «Я так и подумал», — миролюбиво ответил тот, нарисовав райскую картину: небольшая группа мелиораторов летит на 20 дней в Марокко на симпозиум устанавливать контакты и подписывать контракты. Оформляться нужно было «с колёс»: поездка предстояла сразу после ноябрьских праздников. Поскольку в «За рубежом» я работал в африканском отделе, начальник его Иорданский отпустил меня при радостном для меня условии — принести в клюве репортаж о солнечном королевстве. Оформление закрутилось быстро, мы с женой расслабились и укатили на праздники в Питер с её университетской подругой по химфаку Инной Падуновой и её мужем Марио (сотрудником итальянской нефтяной компании, закончившем тот же факультет) на его новой белой «Волге». Возвращались весёлые и довольные, но под Торжком случилось лихо. Дорогу постоянно перебегали куры и старушки, и одна из них, мирно стоявшая на обочине, неожиданно рванула наперерез, словно нас только и поджидала. Марио успел вывернуть руль: мы воткнулись в канаву, изрядно помявшись, с разбитыми очками и носами. В Москве обратились в Склиф. У меня был синяк под левым глазом, у жены — под правым. Врача не убедила легенда про аварию. Решил, видимо: «подрались с бодуна по случаю праздника». Для обработки раны понадобилось сбрить одну бровь. Чтобы не пугать кадровика, я нацепил тёмные очки, но опытный глаз распознал маскировку. В аварию он тоже не поверил, но смотрел как бы даже одобрительно. В те годы среди кадровиков ходила поговорка: «Пьёт, значит, наш человек». Наверное, ему просто понравилась наша история.