Время летело. Десять лет промелькнуло, как один день. Диапазон интересов расширялся: история, наука, культура, экономика, общественная жизнь… «Моя» Германия обретала новые грани и оттенки. Я становился германистом не только по образованию, но и по характеру работы. Соответственно менялся характер моих публикаций. С учетом распространения английского языка, журналистов-международников со знанием немецкого было не так уж много. Хотелось, конечно, увидеть всё своими глазами. Но в «За рубежом» командировок не предвиделось. За редкими исключениями за границу ездили члены редколлегии.
26 января 1970 г. я получил открытку из Нью-Йорка:«Женя! Привет из каменных джунглей. Прилетели 14-го, чувствуем себя отлично. Впечатления от города пока самые благоприятные. Живём в гостинице на Верхнем Бродвее, недалеко от Центрального парка. На лето сняли дачу на берегу океана. Привет Карену, Лёве Боброву, всем девочкам из машбюро. ИК.» Эту весточку я получил от обозревателя нашего отдела Игоря Ковалёва (сына известного композитора Мариана Коваля). Он стал одним из немногих, кому в составе небольшой делегации довелось посмотреть изнутри на «язвы капитализма». По возвращении Игорь подтвердил нам: «Красиво загнивает капитализм, ничего не скажешь!»
Я вступил в СЖ, стал подумывать о корреспондентской работе. А весной 1972 года позвонил главный редактор Главной редакции Западной Европы Агентства печати Новости Владимир Борисович Ломейко: «Женя, переходите к нам, в ГРЗЕ, в редакцию Центральной Европы: будете готовить статьи наших авторов для прессы ФРГ, Западного Берлина, Швейцарии и Австрии. Характер работы, правда, условно творческий, но через год поедете в один из наших регионов заведующим бюро». Позже он раскрыл мне подоплёку интереса АПН к моей личности. Намечалась реорганизация. Как шутила московская интеллигенция, в АПН до этого работали только «доры», «жоры» и «суки», то есть дочери ответственных работников, жёны ответственных работников и случайно уцелевшие кадры. Такая репутация беспокоила партийное руководство страны (доры и жоры писали неважно) и решено было укрепить состав Агентства профессиональными журналистами, заодно слегка перетряхнув кормушку. Я колебался. Переписывать чужие статьи, делать из г.… конфетку. Разве об этом я мечтал? Ник Ник сказал: «Не дури. Корреспондентских мест за рубежом у АПН с гулькин нос, и почти все укомплектованы варягами. Так что о них и не мечтай. Но ведь главное увидеть страну и пожить в ней». И я решился. Работа была почти рутинной с редкими исключениями. В ноябре 72-го Краминов поручил мне сопровождать в Баку и Среднюю Азию главного редактора дружественного журнала ГДР «Хорицонт» Хайнера Винклера: «Понимаешь, мы предложили ему лететь туда с переводчицей из „Интуриста“, но он ни в какую, хочет в пути беседовать с коллегой. Так что не ударь в грязь лицом». Поскольку наш журнал считался органом Союза Журналистов СССР, Краминов оформил поездку как внутреннюю командировку. Культура Востока глубоких эмоций во мне не пробуждала, меня больше интересовал Запад, но вояж в Азербайджан и Среднюю Азию оказался неожиданно увлекательным. В Баку нас встретил молодой коллега Халил Эйвазлы, и пока Винклера кормили по высшему разряду в дорогом ресторане, он повёл меня в погребок — обмыть знакомство. Я рассказал о себе, переводах немецких поэтов, недавнем вступлении в СЖ и поинтересовался: «А ты чем занимаешься?» Он, скромно опустив глаза в коньячную рюмку, произнёс: «Да, понимаешь, писатель я». — «О! И много опубликовал?» — «Первый том азербайджанских пословиц и поговорок. Сейчас пишу второй». Так я впервые близко соприкоснулся с ментальностью Востока. Но в целом небольшое путешествие с Винклером, беседы с муфтием и созерцание красот Бухары, Самарканда и Тувы всё же убавили мои предубеждения против обычаев и нравов Востока.