Туда и обратно. Удивительным образом переплела наши судьбы страна, дважды воевавшая с Россией на протяжении одного столетия. Мой отец — Василий Георгиевич Бовкун — участвовал в защите Сталинграда и в разгроме армии Паулюса. В Берлин вошёл победителем тесть-танкист Павел Николаевич Сизиков. В Берлине после войны вплоть до своего ареста работал инженером мой дядя — Виктор Георгиевич Бовкун. В конце 80-х недолго работал переводчиком в Вюнсдорфе (ЗГВ), а затем в Стендале (где советские специалисты строили АЭС) родной брат — Юрий Васильевич Бовкун. Я жил и работал в Германии без малого четверть века (1976–1979, 1985–2005).
Контрабанда и другие перевозки. Первая долгосрочная командировка началась с приятного сюрприза. Прежний хозяин казённой квартиры АПН в Кёльне, на Оскар-Йегерштрассе Вадим Ананьев оставил мне в наследство изрядное количество литературы, которая по тогдашним понятиям вся без исключения считалась антисоветской. Наверное, ни в одной другой стране не было столь внушительного количества художественных приёмов и средств, позволявших затрагивать и публично обсуждать животрепещущие темы, неугодные властям. Понятие «антисоветчина» трактовалось широко. Цензоры цеплялись к словам совершенно безобидным, подозревая намёк на недостатки режима или критику отдельных руководителей. Вмешательство цензуры носило подчас анекдотический характер. Цензор институтской многотиражки «Советский студент» (контролю подлежали даже такие издания) внёс исправление в заметку о строительстве нового корпуса института. Фраза «кабель проходил через двор» у него зазвучала так: «во дворе проходила собака». Что же говорить о книгах «тамиздата», где сами названия были под запретом! А между тем в числе доставшихся мне сокровищ было полное собрание сочинений одного из лучших прозаиков начала ХХ века и замечательного стилиста Евгения Замятина, включая, конечно, его знаменитый роман «Мы». Замятин ещё не был официально реабилитирован и числился в запрещённых авторах. Был там двухтомник русского крестьянского поэта Николая Клюева, писавшего в автобиографии: «Жизнь моя — тропа Батыева. От Соловков до голубиных китайских гор пролегла она. До Соловецкого Страстного сиденья восходит древо моё, до палеостровских самосожженцев, до вызовских неколебимых столпов красоты народной». А ещё — «Тёркин на том свете» Твардовского, отдельные произведения Михаила Булгакова и «несобранные» сочинения Марины Цветаевой, за которые потом благодарила меня исследовательница её творчества А. А. Саакянц. Ник Ник попросил у меня для неё эту книгу на длительный срок, поскольку это был сборник зарубежных публикаций цветаевской поэзии. Для литературоведов он сам по себе представлял огромный интерес. Личный канал был у Алёши Бердникова, к которому изданные на Западе книги попадали из Италии. Но кто-то «уведомил органы»: к нему пришли, изъяли чемодан литературы и заставили написать «покаянное письмо» в «Комсомолку». Он никого не выдал, но кто настучал на него, мы так и не узнали. Не хотелось думать, что это был кто-то из «фотоновцев». Позже Ник Ник, хорошо знавший публику в Доме литераторов, немного просветил меня на этот счёт, но лучше я оставлю свои подозрения при себе. Чемодан с аналогичным содержимым одно время хранился у Саши Чехова. К счастью для всех это противоправное по тем временам деяние осталось без последствий. Менторам советской нравственности, видимо, уже становилось не под силу осуществлять повальный контроль за проникновением в страну запретных мыслей.