Три Германии. Воспоминания переводчика и журналиста (Бовкун) - страница 62

4 сентября 1979 г. Юрий Бовкун Евгению Бовкуну: Здорово, братан! Живу в Вюнсдорфе, в 36 км. от Берлина. Работаю переводчиком в прокуратуре ГСВГ. Жилищные условия неважные — обитаем в бывших гитлеровских казармах, если не в кайзеровских. Комната отдельная, но с тонкой перегородкой, слышно всё. На весь коридор по одному туалету для мужчин и женщин. Горячая вода два раза в неделю, один кран в общем умывальнике и общий душ. Готовлю на электроплитке, в комнате. Получаю 520 марок. Почти всё уходит на питание, много соблазнов после Союза. Снабжение в Вюнсдорфе, правда, лучше, чем у немцев. Скучаю по дому, родным и друзьям. Досуг примитивный: кино, концерты, библиотека в Доме офицеров. Телевизора нет. Языковой практики мало. В основном, работа письменная. Если будешь писать, будь аккуратнее: письма проверяются. Это тоже угнетает. На скорую встречу не надеюсь. Юра.

Юра, Юрка, Юрочка. Известие о рождении брата я встретил восторженно. Историй про аиста и капусту мне никто не рассказывал, хозяйка дома в Теньках прямо сказала: «Твоя мама родила ребёночка, который был у неё в животике. Скоро его принесут. Не обижай его!» Увидев братика, я поразился, что он такой маленький. Остальное же помню смутно. Застряли в памяти отдельные сцены. Угол избы, превращённый в «детскую», истошный крик новорожденного и большой чемодан, приспособленный вместо коляски. По словам мамы, я тут же в него залез и заснул в обнимку с братиком, а когда проснулся, потребовал, чтобы его назвали Юрочкой в честь двоюродного брата. Он часто кричал по ночам и плакал, потому что у мамы не хватало молока. С питанием у всех были проблемы. Хорошо ещё, что обожавшая меня соседка давала нам мёд, хозяйка — молоко и картошку. Папа регулярно отправлял нам посылки. Доходили не все. В некоторых мы обнаруживали битое стекло и куски кирпичей. Но всё же изредка нам доставались сахар или банки с вареньем из моркови, которую я с тех пор возненавидел. По рассказам мамы, я как-то умудрился достать и съесть за один присест месячную норму сахара, хранившегося в кульке под потолком — от тараканов. Она долго трясла меня за плечи, приговаривая: «Что ты наделал?» Так она наказывала меня за проделки. Юрочка всем навился. Идеальной формы голова, огромные карие глаза, чуть припухлые губы и подкупающая улыбка. Он был непосредственным, охотно ко всем шёл, со всеми заговаривал и отличался рассудительностью. Как-то ночью (Юрка перешёл тогда во второй класс) мы с мамой проснулись от шума в кухне и, поспешив туда, увидели такую картину: Юрка старательно наполнял холодной водой коричневую грелку. «Что ты делаешь?» — «Мне жарко». Прижав холодную грелку к животу, он с серьёзным видом отправился досыпать. Жившие на Старом Арбате наши друзья Голубовские — Зинаида Францевна и её дети Карлуша и Аля — в нём души на чаяли. А тётя Надя (Надежда Францевна) влюблённая в папу, утверждала, что он похож на него. Мама, очевидно, ревновала папу к тёте Наде, потому что испортила ножницами фотографию, где тётя Надя стояла рядом с сидящим папой, положив ему руку на плечо. У Юрочки нашли абсолютный слух и приняли в музыкальную школу по классу скрипки. Он быстро научился владеть кистью руки, освоил несколько мелодий, но ленился играть гаммы. Преподавательница сольфеджио (мать дирижёра Кирилла Кондрашина) говорила ему в моём присутствии: «Юра, у вас большие способности, вы в тысячу раз талантливее Яши (мальчика из той же группы), но он станет музыкантом, а вы — нет, вам не хватает прилежания, усидчивости». Родители купили подержанный рояль-прямострунку, занимавший вместе с печкой половину комнаты, но это не прибавило энтузиазма и тщеславия моему брату. По характеру он был восторженным, увлекающимся. Однажды на автобусной остановке (я вёз его в детский сад, находившийся между кинотеатром «Ударник» и «Домом на набережной») он дёрнул меня за рукав и громко зашептал, сияя от восхищения и указывая пальцем на симпатичную рыжую женщину: «Смотри, у тёти волосы золотые!» Стать выдающимся за счёт упорства он не собирался: в музыкалку ходить перестал, обычную школу бросил после 8-го класса, чтобы зарабатывать деньги. Мы с мамой так на него наседали что через два года он всё же решил получить аттестат. Поступил на вечерний факультет Иняза, но тоже прервал учёбу. Стоило большого терпения убедить его завершить образование. Восстановиться в институте помог друг Карена Коля Широков, ставший к тому времени деканом вечернего факультета. Юрка получил, наконец, долгожданный диплом. Без него он не смог бы поехать переводчиком в Восточную Германию. У него были способности к языкам. В детстве, когда мы отдыхали на Украине, под Каменец-Подольском, он быстро освоил «мову», общаясь с продавцами на рынке и выручая нас с мамой. По-немецки выучился говорить без акцента, что по тем временам было редкостью. Ко всему прочему великолепно подражал голосам актёров и политиков. Политикой он, как и я, не интересовался, в комсомол не вступил, и с поездкой в Германию возникли трудности. Уладила их Люба, первая жена, помогла завербоваться через военкомат вольнонаёмным в ЗГВ. По контракту он должен был пробыть в Вюнсдорфе три года, но уехал, отработав пол срока. Причиной стал его независимый характер. Будучи беспартийным и считая себя вправе не во всём подчиняться воинской дисциплине, во время выборов в Верховный Совет СССР не пошёл голосовать, поскольку и в Москве не ходил на избирательные участки. Сидел и слушал музыку, а когда в дверь постучался агитатор, сказал, что плохо себя чувствует. Тогда постучали, вернее, «настучали» в другую дверь. Пришлось вернуться досрочно. Талант вдохновенного кулинара, проявившийся с детских лет, когда он помогал маме на кухне, позволял нам и нашим друзьям чревоугодничать. Он великолепно готовил, превзойдя этим умением маму, которая тоже была неплохой кулинаркой. Кое-чему научился у него и я, но достичь равного совершенства в приготовлении различных блюд не смог бы. Два или три лета Юрка работал шеф-поваром в пионерском лагере, и его звали куда-то в этом качестве на постоянную работу. Помешала страсть к перемене мест. В отношениях с людьми он был очень добрым, но вспыльчивым (в маму), и эта черта создавала порой необратимые конфликтные ситуации. В Стендале, где наши специалисты строили АЭС, у него возник разлад с родителями второй жены — Гали, приехавшими погостить. Познакомившись с одним из строителей, прошедшим чистилище «Афгана», и крепко с ним выпив, он привёл его домой, усадил за стол и потребовал: «Мы все должны встать перед ним на колени: этот человек рисковал ради нас своей жизнью» и первым это сделал. Тесть, ветеран Великой Отечественной нашёл сцену нелепой и участвовать в ней не захотел. Вскоре после этого Юрка и Галя разошлись. За время двух командировок в Германию (от АПН и от «Известий») мне удалось повидаться с братом. Подъезжая к Вюнсдорфу на «мерседесе» с западным номером, я остановился у железнодорожного переезда и минут пятнадцать ожидал, когда поднимут шлагбаум. К машине подошёл пожилой немец и тихо сказал: «Будьте осторожнее, рядом — русские». Он принял меня за гостя из ФРГ. У меня не хватило духу признаться, что я — русский. По красноречивым взглядам местных жителей я оценил их отношение к советским войскам и к западным братьям. Позже восточные немцы мне сами об этом рассказывали. В контакты с освободителями они почти не вступали, видели их на военных парадах, да в магазинах. Посетители же с Запада были для них редкими птицами, залетавшими из богатого соседнего сада в тесный закрытый вольер. Умер Юра 10 июля 92-го при странных обстоятельствах. Дверь квартиры, где он жил один, взломали через несколько дней, потому что выла его собака Ральф. Он лежал на диване перед включённом телевизором, а на кухне стояла на плите сковородка с жареными грибами. Отравление, инфаркт, инсульт или постороннее вмешательство? Диагноза не было, потому что не было вскрытия. А я прилетел из Германии только 18-го. Что случилось с тобой, мой любимы брат Юрка, Юра, Юрочка? Почему меня не было рядом в последние дни твоей жизни?