26 апреля бывший заведующий бюро АПН в ФРГ Дмитрий Гудков опубликовал в многотиражке АПН рецензию „Наши коллеги — Евгений Бовкун и Владимир Молчанов — лауреаты Премии им. Горького“. Меня он перехвалил, переборщив с эпитетами. Сам я считал основным достоинством своей первой книги лёгкий стиль, которым не принято было писать на такие темы, и обоснованные неологизмы, за которые потом похвалил меня Ник Ник. Редакторы и корректоры в „Известиях“ потом долго вычёркивали в моих репортажах слова „беруфсфербот“ и „парковка“, вписывая вместо них: „запрет на профессию“ и „стоянка автомобилей“. Требовали писать по-русски слова „бюргер, ландтаг, ландсер, октоберфест“ и другие. Оправданным неологизм становился только в том случае, если был благозвучен и, если при использовании его соблюдалось чувство меры. Хотя, разумеется, у неологизмов есть свои недостатки. А существенный недостаток второй книги „Бег времени. Тень войны“ (о военной реформе в ФРГ и вооружениях бундесвера) состоял в том, что, пользуясь материалами независимой западной печати, я непроизвольно сместил акценты в оценке качества гонки вооружений между Востоком и Западом в сторону критики империализма, оставив без внимания встречную активность советского ВПК. Сотрудники издательства „Молодая гвардия“ выдвинули мою вторую книгу на соискание Премии Воровского. Но у меня оказался влиятельный соперник. В издательстве мне сказали: „Не повезло тебе, Женя. Номинацию все одобрили, но сверху пришло распоряжение — премировать в этом году Анатолия Громыко и его соавтора“. Я не завидовал сыну влиятельного министра иностранных дел, поскольку к наградам был относительно равнодушен. Ведь каждая из них к чему-то обязывала, создавая зависимость от „оказанного доверия“, а это было жёстким ошейником.
Варианты особого мнения. Коллеги-собкоры. Погоны, корпоративная и цеховая этика. По возвращении в Москву из Кёльна меня назначили исполняющим обязанности ответственного редактора Объединённой редакции стран Центральной Европы и обещали утвердить в этой должности через месяц, чему я совсем не обрадовался, поскольку к административной работе не стремился. Но творческих единиц в Главной редакции Западной Европы АПН было всего две, и они были закреплены за опытными обозревателями — Димой Ардаматским и Феликсом Алексеевым. Я стал подумывать о переходе в одну из газет (об „Известиях“ и мечтать не смел), но меня неожиданно вызвал Первый заместитель председателя правления АПН Павел Алексеевич Наумов. Ещё со времён работы в журнале „За рубежом“ он был для меня образцовым журналистом-международником и к тому же германистом. Его книга „Бонн: сила и бессилие“ в своё время удивила меня простым слогом, отточенными формулировками и почти полным отсутствием пропагандистских клише. „Женя, хочу с Вами посоветоваться“, — сказал он, и я по ассоциации вспомнил кадр из фильма „Небесный тихоход“, где опытный генерал-майор авиации умело подслащивает пилюлю, пересаживая бывшего истребителя на кукурузник. Аналогия, конечно, хромала, асом я не был во всех смыслах, но кое в чём оказался прав. „Понимаете, — продолжал Наумов, — возвращается из Западного Берлина заведующий нашего бюро, но нам некуда его посадить, кроме как на ваше место, потому что он умеет только командовать. А вам мы предложили бы место в группе обозревателей“. „Но она же полностью укомплектована“, — робко возразил я. „Мы увеличиваем число обозревателей, — быстро сказал Наумов. — Я знаю, что Вам по душе творческая работа, но с корреспондентскими местами у нас туго. Если умеете ждать, подождите“.