Бенуа был прав. Тибо скрепя сердце согласился. Мадлен, выскочив из свадебного торта, подбежала к королеве.
– Выпьете горячего, госпожа? Может, чаю? Какого сорта?
– Обычного, черного.
– А какой сорт черного, госпожа?
– О чем ты, Мадлен? Мы же не везем с собой коллекцию чаев!
– Везем! Везем! И не только чаев!
Слуги бросились собирать хворост. Повар распаковал жаркое, соусы и глазированные фрукты. Конюх провел щеткой по безупречным спинам лошадей и проверил новенькие подковы. Из повозок достали сковороды, кастрюли, серебряные приборы, стало уютно по-домашнему. Земля пахла влажностью, тополь ронял листья, ветер задирал скатерть, на севере теснились тучи, однако завтрак на траве удался на славу. Рука Манфреда в белоснежной перчатке словно дотянулась до них и обо всем позаботилась. Бенуа, решив стать незаменимым, как Манфред, неукоснительно исполнял все его наказы.
– Тибо! Не слишком ли много церемоний? – занервничала Эма.
– Я знаю, ты считаешь, что слишком. Не волнуйся, как только я велю отремонтировать башню Дордонь… А пока отдохни как следует, впереди тяжелый переход.
И действительно, всю вторую половину дня они карабкались по крутой опасной тропе, которая вилась спиралью, будто старалась завязать бант. Камни из-под копыт улетали в пропасть. Колесо кареты повисало над пустотой. Когда они наконец добрались до вершины, то оказались в другом времени года: в лицо дул ледяной ветер, насколько хватало глаз, бушевало серое море. Среди кипящих волн виднелся скалистый гребень, который вел к небольшой части острова, будто отрубленной топором великана. Гребень – единственная дорога в провинцию Френель. Такая узкая, что всадники, осторожно продвигаясь вперед, молили бога, чтобы никто не ехал навстречу.
Они прибыли в небольшой городок, что притулился среди скал и очень понравился Тибо. Домишки лепились один над другим, улицы были пробиты прямо в скале. Рыбачьи хижины ютились в расщелинах, а лодки, подвешенные у дверей, казалось, летали по воздуху. Как бы там ни было, второго Френеля не сыскать на всем белом свете. Зима приходила сюда на месяц раньше, а уходила на месяц позже. Кормилась провинция благодаря добыче оникса, чьи жилы тянулись в глубине скал, а некоторые из них – черные как смоль – ценились дороже золота.
Навстречу королевскому кортежу сбежалась толпа и, словно волна, увлекла его к школе, продуваемой сквозняками. Угощение расставили прямо на наклонных досках парт. Голоса и напитки казались грубыми, поданные руки и жаркое – жесткими, зато смех – громким и радостным. Среди веселья Бенуа остался бесстрастен и холоден, а Эма наконец почувствовала себя как дома. Она трижды просила добавки горячего супа, отдала должное сельдерею, главному украшению стола, и угостила кусочком свинины собаку, которая улеглась у ее ног. Глубокой ночью гостей проводили до единственного в городе постоялого двора, где им отвели лучшую комнату. Окна с двойными рамами на случай, если ветер сорвет ставни, смотрели на море. А на случай, если и рамы улетят, кровать разместили в шкафу из сосновых досок. Эма и Тибо крепко прижались друг к другу и укрылись грубым шерстяным одеялом, пахнущим овцой.