Довольно странно, что прямо сейчас. Миг — и затемнение.
Но, к счастью, от голода я успел изрядно отупеть. Страшно по-настоящему не было. Ну и положение обязывало — Профессора Странностей и почти что внеземлянина. Значит, и ценности я должен предъявить иные. А не вцепиться в жизнь, как в бутерброд.
Войти бы отсюда во Всесеть. Войти — и вывесить свое заключительное слово. Со Всесети начался мой канадский сюжет — Всесетью и закончить бы. Как знать, вдруг у них наверху и стоит модем? По обычаям канадской глуши. Но в подвал не подано.
Вернулся мой тюремщик. Русскоязычный инкогнито. Придерживал какой-то предмет в кармане. «Кольт», наверное. Или сразу и «смита», и «вессона» приволок? Оглядел меня, не снимая маски. И со всей разочарованностью констатировал:
— Нет, будь ты пришельцем в командировке, у тебя бы примерно в пятку был SOS-сигнал вмонтирован. Давно бы прилетели твои за тобой. Нет, ты обыкновенный.
И я понял, что рыночная моя стоимость упала в его глазах.
А еще подумал, что уж слишком хорошо он по-русски заговорил. С интонацией. Так что, может, никакой он не бывший студент от Лумумбы, а просто соотечественник природный. Теперь ведь наши по всему свету промышляют — кто чем.
Если соотечественник — то хуже. Если может быть хуже в моем положении: наши предрассудками не страдают.
Не то чтобы я попытался отпугнуть его от крайних поступков. Просто честь требовала обнаружить в себе напоследок юмор висельника:
— Я так устроен, что из огнестрельной дырки внеземлянская душа вылетает — излучением в тысячу рентген. Так что проживешь после меня недели две — в справедливых мучениях.
И он заколебался, как ни странно. Совести он не боялся, конечно же, но радиация — дело серьезное.
— И не в командировке я, а в дальней экспедиции, — усугублял я. — Экспедиции на край космоса — дело опасное, поэтому у нас заранее рассчитан коэффициент утруски. Ничего страшного, у нас за жизнь хвататься не принято. Как у японских самураев. Но заряд возмездия мы в себе носим.
Естественно, он мне почти не верил. Почти. Но процент сомнения в нем шевелился. Да и не найти сейчас в мире человека, в котором не шевелился бы процент сомнения. Ну кроме меня, естественно. В чем и состоит моя единственная странность.
В задумчивости он обнажил своего «смита» или «вессона». Слишком мал в нем процент сомнения оказался?
Не приподняв головы, я смотрел прямо в дуло. Интересно было, успею что-нибудь заметить — вспышку, тень пули? Бескорыстно интересно, потому что рассказать ведь никому не смогу. Обнародовать ценное наблюдение.