Если их задержали на каком-то кордоне и выпустили — это для меня повторный приговор. Вероятно, окончательный. Отыщут потом когда-нибудь замороженные мощи. Новости бы по телевизору посмотреть! Голод на новости почти так же мучил, как голод на еду.
На пятый-шестой день голодовки я достиг было приятного отупения, а теперь вот сильно разволновался из-за перемены судьбы. И тем самым не соответствовал своей репутации. Можно сказать, нарушил контракт Профессора Странностей. Правда, ректор и попечительский совет об этом пока не известились.
Надо было попытаться выбить дверь. Хотя бы для того, чтобы не замерзать в позорной покорности. Никаких инструментов не наличествовало, естественно, в моем подвале — ни лопаты, ни кочерги какой-нибудь, ни лома. Топчан очень тяжелый.
Но все-таки на роль тарана годился только топчан.
С изобретательностью узника я принялся его обследовать. Поставил на бок. Четыре ножки и плоская лежанка. И четыре ножки не казались неприступными. Одна даже чуть-чуть качалась — как начинающий выпадать зуб.
Я аккуратно выложил картофелины из миски — не надкусив ни одной! — и принялся бить по слабой ножке довольно-таки массивной миской. Ребром.
Бил и бил — тупо и долго. И наконец выломал первую ножку.
Вторая, хотя и не шаталась изначально, поддалась быстрее — видимо, воодушевление добавило сил.
Третья не поддавалась упорно. Но я оказался еще упорнее.
Над четвертой мучиться не стал.
Теперь я сложил три ножки перед дверью, образовав как бы маленький лафет. Как в игре в городки для фигуры под названием «пушка». Установил на этот лафетик лежак — боком. И, держась за доски и оставшуюся ножку, стал таранить дверь.
После третьего тарана лафет развалился. Пришлось восстанавливать его — и начинать снова. При каждом ударе дверь чуть дергалась, отходила на сантиметр или два. Словно навесные петли снаружи оставляли ей маленький шаг. И отлично — где сделан хоть крошечный шаг, выход возможен! Страшен безнадежный монолит.
Чем еще хороша работа — она не оставляла досуга для сомнений: голодать, не голодать? Замерзать, не замерзать? Я уставал и отдыхал — больше ничего.
И все-таки она поддавалась! Дверь погреба — не тюремная по своей конструкции. Похитителям и не нужна было чересчур тюремная — попытайся я предпринять подобный штурм при них, они бы подавили мой порыв после первого же таранного удара.
Сантиметр расширился до трех, до пяти. Ура, я ломил, гнулись запоры, силы возрастали — и при следующем ударе дверь распахнулась с треском — таран мой вылетел на волю и тут же уперся во что-то.