Женщина что-то пробормотала и прижала сумочку к груди. Он подхватил ее под локоть, помогая встать. Она подняла на него глаза. Бледная, с бесцветными прядями, упавшими на лоб, никакая…
— Лена? — вдруг произнес он, отступая, чтобы рассмотреть ее. — Лена Баркаш? Ленка, ты?
— Игорь? — Она попыталась улыбнуться. — Ты здесь?
— Ленка, глазам своим не верю! Вот так запросто, на улице, и где? В Париже! Так не бывает, ущипни меня, я сплю! Пошли, посидим где-нибудь, поговорим.
— Игорь, я не могу, честное слово, — пролепетала она, но он уже не слушал. Схватив женщину за руку, он тащил ее к ближайшему кафе…
Маленький зал в рюшах и оборках, запах свежих булочек и кофе, на столиках вазочки с живыми фиалками. Они сели…
Он, улыбаясь, рассматривал ее. Когда-то они были близки… когда?
— Лен, когда это было? — спросил он, накрывая ее руку своей. — Помнишь?
— Семнадцать лет назад, — сказала она и попыталась выдернуть руку, но он не отпустил. — Это было семнадцать лет назад.
— Как будто вчера… Я думал, мы навсегда вместе, а ты выбрала француза. Как его? Ришар? Жан?
— Его звали Жиль.
— Звали? Вы что, разбежались?
— Мой муж умер шесть лет назад. — Голос ее был бесцветным, ровным, на мужчину она не смотрела.
— Я не знал, извини. Хорошо хоть жили? Что он был за человек?
— Нормально жили. Хороший человек. Француз…
— Ты говорила, у него своя галерея, продает картины.
— Да.
— Ты говорила, что будешь работать у него, что у вас много общего.
Женщина пожала плечами и промолчала.
— Ты же искусствовед, я помню. Как же ты тянешь бизнес одна? — Он скользнул взглядом по ее простой одежде, бледному, усталому лицу, тонкой жалкой шее. Отвел глаза.
— Галереи больше нет. Бизнеса тоже. Выживают самые крупные галереи и аукционы, мелкие уходят. Картины перестали покупать, да и художников расплодилось… Все упирается в рекламу, любую бездарь можно раскрутить похлеще Леонардо… — Она помолчала, потом неохотно закончила: — Понимающих и меценатов все меньше, а все больше воинствующее невежество.
— Очень тебя понимаю. Я, так сказать, не чужд! Уже лет десять собираю картины, много местных авторов, у нас талантливая молодежь.
— Через двести лет сможешь выгодно продать. — В ее голосе ему послышалась насмешка и горечь.
Он рассмеялся.
— Я не продаю картины, я продаю недвижимость. А картины для души. Не только наши художники, есть несколько очень приличных, с европейских аукционов. Это вложение, капитал. Оставлю на память потомству. У тебя есть дети?
— Нет. Не успели.
— У меня двое парней. Четырнадцать и восемь. Замечательные пацаны растут, оба в спецшколе, три иностранных языка, карате, менталка. Старший в музыкальной, по классу скрипки. Младшему медведь на ухо наступил, зато чувствуется хватка, будущий лидер, весь в меня! — Он рассмеялся.