— Кончай танцевать. Иди сюда. Крепления подгоню.
Я терпеливо подставляла валенки и упиралась ладонью о его голову в красной шапочке.
Лыжню Юрка прокладывал через огород. На обвеянном снегу лыжи раскатывались, оставляя слюдяные дорожки.
Я шла следом, чувствуя легкое, чуть ощутимое скольжение. Наезжала на Юрку, прихватывая носками лыж Юркины задники. Спускалась с пологих горок.
Шли по укатанной лыжне мимо тоненьких березок. Шелестела по ногам высокая трава у кустов, торчали над снегом сухие шарики репея.
Юрка, отталкиваясь палками, далеко выставлял локти за спину, не оглядывался. Он чувствовал лыжи. На пологих спусках переносил тяжесть тела то на одну, то на другую ногу, свободно, с плавной легкостью сопрягая движение.
Красивый Юрка, здоровый Юрка… мой муж. Нужно увидеть Юрку, чтобы понять привычки человека, его потребность физической разминки — растянуть мышцы, отдохнуть в движении, стать красивее, — понять здоровую необходимость этого солнечного мороза. У кустов Юрка остановился и закрутил палкой над головой. За ракитником, плечами и заячьей шапкой-ушанкой, двигался Андрей. Увидел нас, помахал рукой. В заиндевевшем костюме он напоминал седого медведя. Утопая по колено, Андрей выбрался к нам из снега. Лыжной палкой поднял шапку на лбу. Темные волосы его изломаны и мокры, и ото лба шла испарина.
— Что-то по целику?.. — сказал Юрка.
— Наоборот… По старым местам. Вон там, за камышами, когда-то бот прятали. Долбленую такую посудину. Думал, найду. Он уже тогда у дерева ряской зарастал. А вы на озеро? — Не дождавшись ответа, сказал: — Я там еще тоже не был.
Если вчера в задымленной кочегарке Андрей был претенциозно неуместен в белой рубашке, то сегодня в нем не было той эффектности. И на лыжах-то он, кажется, не умеет ходить.
Как отличается от него Юрка упругой спортивной элегантностью!
Мы медленно идем по склону вверх, по теплому солнцу на снегу. От перекрученных узловатых березок рябит в глазах. «Танцующая роща», — думаю я и даже не догадываюсь, что когда-то видела березки на снимке с такой надписью. Модерновый танец изломал их, и они разбежались и замерли в немой сцене.
И отчего вон поодаль в низине березки вытянуты белыми струнами, а эти такие? Ветер ли их измял так, или коровы? Я вспоминаю, что под снегом между ними лежат перепутанные глубокие тропки.
Проходим мимо колка по снежным бугоркам кочек. Андрей замедляет шаги и в густой тени деревьев останавливается.
Я тоже смотрю на колок. И вдруг этот нетронутый, засыпанный снегом лес кажется мне мрачновато-запущенным. Только что было жарко на лыжне, но вот откуда-то пришел тоскливый озноб. Уже не хочется углубляться в чащу. И я впервые думаю, что ничего не знаю о таком лесе, что не прочитала еще ни одной странички его и дремуче невежественна.