Если ключи дают за плату, я могу заглядывать в каждую незапертую дверь, пока не найду Джейми. Хотя навряд ли я далеко заберусь до того, как меня объявят воришкой и упекут в кутузку, если здесь она вообще есть.
Я наклоняюсь влево, взглядом скользя по стапель-палубе и спасательным шлюпкам наверху надстройки, кольцом опоясывающих лодочную палубу. В крайнем случае можно будет спать в одной из них. Конечно, тогда мне не помешает нарастить слой жирка, который защищал бы меня от ночных холодов. Атлантика наверняка будет холодна, как сугроб, особенно когда мы доберемся до льдов Ньюфаундленда.
Голова сама собой вжимается в плечи, но я гордо поднимаю ее.
Под лодочной палубой, на палубе А, женщины в моднейших нарядах в морском стиле и мужчины в элегантных костюмах, лоснящиеся как тюлени, собираются вокруг квартета музыкантов. Вид уровнем ниже, на палубе В, где располагается второй класс, уже не такой впечатляющий. Мысленно я спускаюсь туда, где трудятся «черные» бригады, названные так из-за угля, с которым работают.
Всего десять палуб, ставших домом для двух тысяч пассажиров.
Джейми, смогу ли я вообще найти тебя?
Шмыгаю носом в шаге от того, чтобы утонуть в жалости к себе.
— На этот раз не жуль, Винк, — произносит чей-то голос с акцентом, как у Ба.
У меня перехватывает дыхание. На скамье позади меня два мальчишки-китайца и мрачно хмурящийся парень постарше сменили супружескую пару и теперь играют в карты. Говорящий сидит посередине, держа карты у самого носа. На вид ему лет одиннадцать-двенадцать. Он тощий как спичка, совсем как Джейми в его возрасте, с большой головой и хрупким телосложением.
— Я никогда не жулю, — ворчит ближайший ко мне мальчишка преувеличенно обиженным тоном завзятого жулика. Затем оглядывается на меня. Ему я дала бы около девяти или десяти лет (и совет носить одежду, из которой он не выпадает). Шапка ему явно велика и сползает на бок, а шейный платок такой драный, что больше похож на веревку висельника. Его по-детски нежные щеки то и дело сводит судорогой, отчего глаз подергивается. Очевидно, этим он и заслужил свое прозвище.
Хмурящийся парень, по возрасту недалеко ушедший от нас с Джейми, закидывает руку, гибкую как канат моста, на спинку скамьи. Мой взгляд цепляется за его кольцо. Оно, похоже, выточено из толстой ракушки и украшено резными круговыми узорами. Я видела резьбу, которую матросы делали на китовых зубах и костях, но на ракушках — ни разу.
— Мы могли бы зарабатывать, показывая людям, как играть в «Ветра перемен», — говорит мальчик-спичка, и голос его звучит еще не по-мужски, но уже и не по-мальчишески.