Только этого мне не хватало — видеть из окна собственный квартал, в котором недавно построили четыре двадцатиэтажных здания, так что, ориентируясь по ним, всегда можно безошибочно обнаружить наш пятиэтажный дом, а если у тебя есть бинокль, увидишь, чего доброго, и окна родной квартиры. Очень мило!
Так вот, большим преимуществом дома отдыха, в котором я оказалась, было то, что из окон видны были только верхушки деревьев и горбатый склон горы.
Расскажу коротко, как папа привез меня сюда. После описанной уже сцены в вагоне мы выбрались из старого здания вокзала и сели в отцовский «фиат». На переднем и заднем стекле «фиата» прилеплены восклицательные знаки. Как известно, это значит, что человек за рулем — новичок, что он не умеет как следует водить машину и другие должны его остерегаться, то есть что он вообще опасен для окружающих. Мысль эта пришла мне в голову, когда мы именно в тот раз садились в машину, мне вдруг стало ясно, почему и раньше мне было приятно видеть этот знак, почему и раньше он вызывал у меня чувство сладостного удовлетворения.
Во время нашей молчаливой поездки я то и дело поглядывала на отца, и, наверно, потому, что проблема моего бегства была решена и я испытывала к отцу что-то похожее на благодарность, я стала думать об этом человеке не так, как обычно. Я вдруг почувствовала, что мне его жалко, — ужасно странное ощущение, к тому же мне словно было жалко его именно за то, что он опасен для окружающих. Он ведь сам приклеил эти восклицательные знаки, значит, он и сам это понимает, и знаки каждый день мозолят ему глаза, напоминая — ты опасен, опасен, опасен... Вот почему мне стало его жалко. Я то и дело посматривала на него, на его профиль — короткий, чуть вздернутый нос, очки, которые точно служат ему маской, потому что без очков он совсем другой, без очков выражение лица у него совершенно детское — этакий почему-то не выросший, добрый, но слегка глуповатый ребенок... А очки, точно какой-то дополнительный орган, точно часть его лица, помогают ему придавать себе такой вид, какой он хочет. Чудеса!
Мы выбрались на шоссе, ведущее в горы, одолели тысячу поворотов и остановились. Поставили машину у шоссе на зеленой полянке, и отец, с моим чемоданчиком в руке, повел меня по сырой лесной дороге к дому отдыха. Должна сказать, что за все время мы не обменялись ни единым словом, отец даже не смотрел на меня, он разрешил трудный вопрос и теперь, вероятно, думал о, чем-нибудь другом: о предстоящем свидании или еще о чем-нибудь. Или просто у него не было сил долго думать о неприятном.