– Ну, я-то в здравом уме, – ответил Фубар, – но готов поверить во что угодно, если это поможет отомстить людям, которые насилуют детей и женщин…
На конце фразы он запнулся, словно голос подвел его, и замолчал.
– Слова настоящего мужчины, – раздался голос крупного бородатого егеря, которого звали, кажется, Тарра, – каких мало уже осталось в Бракадии. Здешняя городская грязь, называющая себя мужчинами, может только причитать о несправедливости, сидя в безопасности за стенами домов. А спросишь с них самих – хер!
– Редрих сам подпилил сук, на котором сидел, – сказала белокурая Тальда, которая часом раньше нанесла на раны Тлапки знахарский бальзам и перевязала их. – Своих лучших людей он скормил бесконечным войнам. Все, что у него осталось, – трусы, которые во время боя отсиживались за спинами товарищей.
– Именно так, – угрюмо подтвердил Фубар.
– Точнее и сказать нельзя! – подхватил Латерфольт. – Так разве плохо – помочь родине, вырастив для нее новых благородных сынов? Этим миром правят полоумные старики, которые уже ничего ни в чем не понимают. И еще меньше они понимают, что их время давно ушло – покинуть его они готовы только, извините за каламбур, через свой труп.
Егери рассмеялись, как смеялись и раньше в ответ на его выпады. Шарке вспомнилось, как шумные компании в «Кабанчике» так же делили искреннюю пьяную радость. Правда, там веселье часто заканчивалось тем, что друзья разбивали о головы друг друга пивные кружки, а Дивочак с проклятиями разнимал драчунов. Не раз доставалось и ему самому, не единожды Шарка и другие девки бегали звать на помощь стражу. Пригожины громилы тоже гоготали над каждой шуткой своего главаря, какой бы убогой она ни была, перекрикивая друг друга, чтобы донести до Пригожи всю глубину своей преданности. Но здесь было иначе: никто не пытался угодить Латерфольту. В этой компании не было места притворству.
Мысли о Тхоршице, как всегда, пробудили внутри мерзкого червя вины. Но, к изумлению самой Шарки, его очень быстро одолела надежда, которая проснулась в ней при виде Латерфольта. Он был хинн – а значит, отщепенец, как и она сама. Но его искренне любили мятежники, повиновавшиеся ему из уважения, а не из страха, в отличие от солдат Златопыта и его жуткого слуги. Но главное – и об этом Шарка не собиралась сообщать никому, даже Дэйну, – при виде Латерфольта Голос проснулся впервые с того дня, когда заставил ее отдать кольцо грифоньему всаднику. На этот раз она не услышала слов, а скорее почувствовала их. Некая часть Шарки, которая ей не принадлежала,