– Как и за всеми нами в этом королевстве, – ответила она, присаживаясь рядом.
Не многим было известно, что именно глава Гильдии Пряностей распространяет на территории королевства все то запрещенное, с чем тщетно боролся король: мадемму, дурманящие порошки и табак. Говорили, что с падением этой Гильдии падет и сама лояльная королю верхушка Бракадии. Король старался закрывать глаза на пагубные пристрастия, если речь шла о высших слоях общества, а для низших тем временем придумывал штрафы, пытки и казни.
Теризу Рейнар знал давно – еще с тех пор, как повадился посещать курильни вместе с Фубаром. В первые их посещения, зная историю Рейнара, она лично направляла их «опыты», советуя, что и в каком количестве забить в трубку, чтобы не доломать его шаткий ум. Эта маленькая женщина, похожая на пеструю курочку, не производила впечатления сильного политика или искусной интриганки – над чем, безусловно, провела огромную работу.
– Я выкупила у ваших соглядатаев десять драгоценных минут, не беспокойтесь, – сказала она. В темноте под капюшоном огромные глаза, казавшиеся вечно удивленными, как-то зловеще блеснули. – Соскучилась по вам. Говорят, вы отправились на сложную миссию для его величества и едва унесли оттуда ноги, а вот его светлость генерал Златопыт, баронесса Морра и ваш друг так и не вернулись.
При упоминании Златопыта и Фубара внутри Рейнара дернулась и противно зазвенела тонкая струнка. Но он напустил на себя безмятежный вид и принялся забивать трубку.
– Не могу вам ничего сказать, – отозвался он скучным тоном. – Хотя предполагаю, что вы и так уже все знаете. Если вы пришли за подробностями, то я ничего…
Его оборвал крик, раздавшийся внизу. Вокруг поэта забурлил хаос. Люди с криками разбегались от него, как крысы: в толпу уверенно вгрызались стражники, вооруженные дубинками. Самого поэта уже схватили за тонкие руки, но в нем оказалось достаточно силы, чтобы оказать сопротивление:
– Я имею право! – отчаянно вопил он. – Я бракадиец, я имею право на собрание, на поэзию, да…
Удар по лицу вбил его слова обратно в глотку.
– Ах, дорогой друг, кажется, возвращение в военную жизнь убило в вас душевность, – произнесла Териза. – Я лишь хотела повидаться с одним из немногих, кто сохранил и честь, и разум в такой потрясающей близости от трона.
– Свобода собрания, свобода речи! – снова разорался окровавленный, скрученный поэт. – Так святоши судили Тартина Хойю! Сожгли его!
Териза тем временем тоже достала трубку. Оба глубоко затянулись под вопли и топот стражи, преследовавшей зевак. Дым Теризы пах не табаком и не мадеммой – она курила какую-то забористую дурь, что, впрочем, на ней пока никак не отражалось.