Даже отвернувшись от испепеляющего взгляда Морры, она чувствовала его кожей. Шарка снова принялась мять рукава, злясь на то, как много внимания привлекает чертово белоснежное платье. Но вдруг затрубили горны. Волна звука затопила каждый уголок города, звеня эхом в прибрежных скалах. Таворцы оглушительно закричали – и, подняв голову, Шарка увидела их.
Живого коридора оказалось недостаточно, и люди отскакивали назад, налетая друг на друга, но пытались хотя бы кончиками пальцев коснуться всадников. Те же, низко свешиваясь со своих коней, протягивали руки в ответ, ничего не опасаясь, полностью доверяя таворцам. Женщины и дети кидали цветы – все, что они смогли собрать в окрестностях. Всадники несли штандарты с единым для всех таворцев флагом: алым майским жуком с оленьими рогами на черном поле. Дэйн дергал Шарку за платье, тыкая во флаги, словно без него она бы не узнала этого воинственного жука, пусть и на ткани, а не на скалах и деревьях.
Латерфольт верхом на сером коне ехал впереди, прекрасный и гордый, выпятив грудь и без устали отдавая честь сердцем. Множество рук со скрюченными пальцами взлетали в воздух в ответ:
– Егермейстер!
– Принц Сироток!
– Латерф-Гессер!
– Старший Хроустов сын!
От шума разболелась голова; но едва Шарка рассмотрела всадника, что ехал за Латерфольтом, она позабыла о боли. Не нужно было знать ничего, чтобы понять, что это за человек.
Верхом на черном коне, огромном, как грифон, восседал старик. Нагрудная пластина его доспеха была покрыта вмятинами и царапинами, зато к наплечным пластинами были прикреплены оленьи рога – совсем как у жука на флаге. Меж этими рогами возвышалась голова, покрытая соболиной шапкой, из-под которой на плечи выбивались длинные седые волосы. Правый глаз всадника скрывала повязка; левый глаз, темный и цепкий, метал молнии, хотя рот старика смеялся. В правой руке он держал железную палицу в виде кулака, сжимающего шип, а левой пожимал и трогал все руки, протянутые к нему, без всякого опасения и лишь досадуя, что не все из толпы могут дотянуться до холки коня-великана.
– Здар, Ян Хроуст! – кричали в правой части площади.
– Здар, Ян Хроуст! – отзывались в левой.
– Гетман Обездоленных!
– Отец Сироток!
– Хроуст! Хроуст! Хроуст!
Гром посреди ясного неба не сравнился бы с грохотом Тавора. Казалось, вся Бракадия от Галласа до Митровиц сотрясалась от криков обожания и надежды. Хроуст закричал что-то в ответ, но его голос утонул в шуме. Ничуть этим не смутившись, он продолжил шествие за Латерфольтом, который то и дело оборачивался, чтобы взглянуть на свое божество.