Подпоручик пожал плечами. Ничего нового для себя он не услышал и даже не собирался спорить с Луа.
— Ты прав, Пьер! — спокойно ответил он. — Но почему ты решил, что я пойму все это только через несколько лет! Все сказанное тобою для меня не новость, и меня, если я останусь во Франции, ждет самая беспросветная жизнь… Но не об этом сейчас речь…
— А о чем? — пытливо взглянул на него Луа.
— О том, — глядя ему в глаза, твердо проговорил Наполеоне, — чтобы набраться как можно больше знаний и выбраться из этого темного и глухого леса!
Луа внимательно взглянул на приятеля. Да, не зря ему нравился этот корсиканец. Он наклонился к тумбочке и извлек из нее несколько дорогих, насколько успел заметить Наполеоне, книг в кожаном переплете.
— Возьми! — протянул он их. — Там ответы на все вопросы!
К великому удивлению Буонапарте, это были Руссо и аббат Рейналь.
— Я читал… — равнодушно произнес он.
— Тогда какого черта, — вспыхнул Луа, — ты задаешь мне глупые вопросы?
Буонапарте взял книги. Последнее время он был занят службой и забросил не только Руссо, но и своих любимых Тацита и Плутарха. Но после того, как впервые в жизни столкнулся с человеком, который обвинил его в несообразительности, он решил заново почитать прославленного философа.
— Бери, бери! — загадочно усмехнулся Луа. — В начале всегда было слово…
Он выпил очередной стакан вина и прилег на жалобно заскрипевшую под ним кровать. Он хотел что-то еще сказать, но, окончательно опьянев, понес какую-то околесицу о начитавшихся Руссо аристократках и через минуту тяжело заснул…
Несколько ночей молодой офицер читал взятые у Луа книги и то и дело восторженно восклицал:
— Ты гений, Руссо!
Да, теперь это был совсем другой Руссо, нежели тот, которого он читал в Валансе.
Если раньше увлекательный стиль, убедительная логика и вдохновение пророка заставяли верить женевскому мудрецу на слово, то теперь многое из того, о чем Буонапарте смутно догадывался, начинало приобретать стройную логическую систему, и каждая прочитанная им фраза самым чудесным образом находило отклик в его душе.
Да, библейские мудрецы были правы: в начале всегда было слово, и именно философы XVIII века начали подрывать основы современных государств, в которых и политическая власть, и громадная доля богатства принадлежали аристократии и духовенству.
Они провозглашали власть разума и веру в человеческую природу, которая, по их мнению, была испорчена разного рода учреждениями.
Они были уверены в том, что стоит только разрушить эти поработившие человеческую природу учреждения и возвратить ей изначальную свободу, как она проявит все свои лучшие стороны. Так философы открывали перед человечеством новые широкие горизонты.