В конюшне Ганин переоделся в костюм для верховой езды — плотные брюки, сапоги со шпорами, легкая куртка —, а между тем зеленоглазый уже выводил из стойл двух здоровых черных жеребцов. Ганин на диво легко запрыгнул на лошадь и чувствовал себя на ней, как ни странно, вполне уверенно — как будто бы всю жизнь только и делал, что катался верхом. А через несколько минут оба всадника уже мчались крупной рысью по бледно-зеленым в густом тумане заливным лугам и тенистым перелескам, тянувшимся бесконечной вереницей вдоль реки. Ганина при этом всё это время не оставляло ощущение, что зеленоглазый, хитрый как черт, слуга за ним постоянно следит, а его постоянные словоизвержения никак не давали Ганину сосредоточится на своих мыслях. Его собеседник оказался прирожденным философом и словоблудом — слушать его было хоть и интересно и даже смешно, но в голове от его слов совершенно ничего не оставалось, каша какая-то…
— … Так вот, милейший мой милорд, служил я как-то у одного помещика, не могу уже сказать, где и когда, но где-то и когда-то сказать могу точно. Был он известный хулиган, богохульник, сквернослов… Жуть! Слова доброго сказать не мог, так сказать, без мата. Я уж ему и так, и сяк… Говорю, да побойтесь хоть Бога, милейший! А он — раз меня арапником, два… Ну я и махнул на него — пущай себе ругается, скотина эдакая! А он мало того, что ругается — и за бабами бегать горазд, так что проходу ни одной смазливой девке не давал! Ну и надоел он мне, в конце концов, пуще овсянки по утрам! Думал, придушу, скотину… Но мой коллега, благороднейшей души человек, прирожденный философ, мяу! — ой, простите, вырвалось… Так вот, он мне тогда золотые слова сказал: «Не прав ты, Тимофей, не прав…». . Кстати, меня «Тимофеем» кличут, а в школе так «Котофеем» дразнили. Так прямо и говорили: «Эй, ты, Тимофей-Котофей, поди-ка сюда!», хи-хи… Так о чем это я? Ах, да… Так вот, и говорит он мне: «Тимофей, ты к этому философски относись, душа моя, философски! Скотина-то он, конечно, скотина та ещё, но подумай сам — вот придушишь ты его, а дальше что? На другого спину гнуть будешь, а кто знает — может, он ещё хуже будет, а? Ну а если и лучше будет, тогда будешь думать, а зачем ему и служить? Самому захочется быть хозяином, пренебрегать начнешь службе-то. А будешь хозяином сам, так тоже плохо — смысл жизни тут же пропадет, мать моя женщина», мяу! — ой, простите — «в голову мысли всякие полезут — а зачем я живу? а что мне от жизни надо? а почему у этого то есть, у этого се, а почему у меня нету? почему меня не повышают? а почему не хвалят? А тут — служишь и служишь, и голова, как говорится, не болит!». Подумал я, подумал, душа моя, Алексей Юрьевич, а ведь, ворона ты эдакая, прав ты, черт тебя подери, а-ха-ха-ха! Ну и не придушил я эту скотину! Сам утоп спьяну, прямо вот в этой вот самой речке. Очень любил, знаете, с деревенскими девками тут в русалок играть. Вот они его тут и утопили… Но я тут не причем, честно-пречестно! Мяу!