Ганин опять оказался на мягкой шелковой постели и опять нежный шершавый кошачий язык Львицы привел его дряблое, истощенное тело в трепет. Его как будто бы пронзил электрический ток, а потом — сладкая, невыносимо сладкая истома, и опять волна за волной розового наслаждения покрывает его с головой. Наконец, одна, самая высокая волна, увлекла его за собой в пучину беспамятства…
Розовый сон прервался также внезапно, как и наступил. Щелканье какого-то бича, визг, крики, львиный рык…
— А, ну, вон отсюда, животные! — раздался дикий визг. — Вон, говорю!
— Ты не смеешь так поступать! — раздался голос Сехмет. — Мы приставлены к нему твоим отцом, и только он нас может прогнать!
В ответ бич щелкнул ещё раз и раздались уже два визга — мужской и женский одновременно.
— Вон! Вон! Вон!
До Ганина донесся шум ожесточенной и отчаянной борьбы, бичи продолжали щелкать, продолжались рыканья и визги, а потом все стихло.
— Ганин! Ганин! Леша! Эш Шамаш! Ты жив? Проклятье! Что они сделали с тобой!? Что они сделали с тобой, изверги, что сделали!? — он услышал глухое рыдание, и капли теплой влаги упали на веки Ганина и — он смог с трудом их открыть…
Перед ним вновь была девушка с портрета — точь-в-точь такая же, только без улыбки, с глазами, влажными от слез.
Ганин открыл рот, но не в силах был ничего сказать, из глотки вырвался только одинокий хриплый стон. Лилит тут же прикоснулась к его губам своим тонким пальчиком и какая-то невидимая сила сомкнула ему уста.
— Чшшшшшш…. Не говори ничего, Эш Шамаш, тебе нельзя тратить последние силы на пустое! Проклятье! Он высосал из тебя почти всё, почти всё! Проклятые упыри, ненавижу!!!!!!! — Лилит в бессильной ярости сжала кулачки и застонала. — Он обманул меня! Мой отец обманул меня! Он говорил мне, что просто хочет получить портал, чтобы иногда развлекаться среди людей, как делала я сама. Для этого годится простенький портретик, какой ты нарисовал мне, а сам… а сам… Лживая тварь! Старый лживый упырь! Он захотел через тебя перекроить всю Вселенную, переделать её, перестроить — и всё — за счет тебя! Он заставит Портрет высосать из тебя все, все до капельки, чтобы потом он стал живым, живым вместо тебя и за счет тебя, чтобы Портрет явился в твоем мире как живое существо! Сволочь, лживая, старая как мир, сволочь, ненавижу, ненавиж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-жу! — и Лилит, ломая от горя руки, зарыдала.
— «И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя» — монотонно, каким-то чужим, замогильным голосом прошептал Ганин, не понимая, откуда в голове у него появились столь странные слова и что они, собственно, означают, да и откуда у него вообще появились силы их произнести.