О чем говорили тогда в алтайской глубинке? О чем бы ни говорили, все поворачивалось на главное: на хлеб и на землю. Вначале хлеб на плодородной алтайской земле, а после уже все другое — и благоденствие каждой семьи, и процветание государства, и проблемы, и ценности, и культура. Абрамова интересовало решительно все: сколько зерна получают с гектара, как оплачивается труд хлебороба, в каких домах живут — в сельских, с огородом, или в многоэтажных, каменных, много ли пьют, по скольку детей рожают, уезжают дети или же остаются?..
Алтайские блокноты Абрамова остались в архиве, зато мы знаем, как превращалась вот эта жадность Абрамова ко всякому факту нашей текущей жизни, эта его дотошность и нестеснительность — в острую, доказательную, корнями в историю уходящую и далеко прозревающую публицистику. Сколько верст исколесил Федор Абрамов со своим товарищем-соавтором Антонином Чистяковым по проселкам Новгородчины, сколько бесед провел с новгородскими лесными, болотными, озерными жихарями, сколько исписал блокнотов, можно только предположить. Но мы прочли очерки Абрамова и Чистякова (теперь, увы, тоже покойного): «Пашня живая и пашня мертвая», «От этих весей Русь пошла» — о сельскохозяйственном производстве и жизни людей сегодняшней новгородской глубинки, то есть Нечерноземья; очерки эти явились событием литературным, но, главное, они явили собою гражданский поступок, акт писательского мужества: сказать о том, что сегодня еще незаметно и вроде терпимо, о чем иным бы хотелось умолчать, — об уходящей из оборота пашне... В пылу машинизации, мелиорации, интенсификации, перевода на индустриальные рельсы и прочая, и прочая уходит, сжимается пашня, веками возделываемая крестьянами, — тот самый хлебородный гумус, основа всего.
Очерки Абрамова и Чистякова напомнили тем, у кого короткая память (такие есть, и немало), что преобразование русской деревни при всей своей благодетельной прогрессивности не отменяет накопленного в веках крестьянского опыта, что простые радости жизни в сельском доме, с усадьбой-огородом, домашней живностью, вблизи реки и леса, не заменяются коммунальными удобствами городского обитания. И если мы все безоглядно преобразуем, то потеряем главного нашего кормильца — крестьянина. А это невосполнимо.
В письме своим землякам, опубликованном в «Правде», Федор Абрамов опять-таки подымал указующий перст: берегите как зеницу ока завещанные вам пахарям-предками угодья — пашню, покосы, любите и уважайте свой труд, как любили и уважали великие труженики, ваши отцы и деды. Не уповайте на чью-то подмогу, на чудодейственную силу решения... Федор Абрамов взывал к человеческим чувствам своих земляков, к гордости, совести. И — доходило, такой доходчивостью обладал абрамовский голос.