Он обладал тогда резко выраженной внешностью: боксерская челка (он занимался боксом, был чуть ли не чемпионом Баку), массивные скулы и нижняя челюсть; зеленоватые с прожелтью, остро глядящие его глаза выражали прежде всего независимость; короткая сильная шея, широкая грудная клетка и впалый, как подобает студенту, живот. И как-то очень крепко стоял Голявкин на своих, надо думать, сильных ногах; стойка его сразу внушала мысль о готовности не только к самозащите, но и к нападению. Голявкин был подчеркнуто самостоятелен, даже и агрессивен во мнениях, в манере держаться, говорить. Чего не было в нем, так это юношеской уклончивости, застенчивости или угловатости. Он был задирист, нахрапист, колюч — таково было первое впечатление при знакомстве, оно продолжалось до первой его улыбки, до смеха. Голявкин мог рассмеяться мгновенно, без затруднения, без заминки, как будто его щекотали в каком-то самом чувствительном месте. У него была особо острая реакция на смешное: смеялся он без удержу, просто-таки заливался. Под его жесткой, суровой на вид оболочкой таился целый вулкан веселости.
Рассказы, прочитанные Голявкиным на литобъединении, поразили всех, кое-кого даже испугали абсолютной непохожестью — по форме и содержанию — на то, что сами писали, и даже на то, что читали. Голявкин делал первые шаги в литературу совершенно самостоятельно, без каких-либо подпорок. Может быть, ему помогли здесь уроки, почерпнутые в живописи: фиксация мгновенного впечатления, то есть импрессионистичность стиля; известная степень абстрагирования от изображаемой натуры, заострение рисунка, вольная, прихотливая игра цвета, света и тени. И обязательно — музыкальность слога, утонченное использование словесных обертонов, повышенное внимание к ритмике.
Голявкин создавал поэтику своей малой формы, я даже не решаюсь назвать это прозой; при его необычайной творческой активности рассказы появлялись один за другим, будто они выходили из телетайпной машины. Голявкин пользовался поразительно малым словарным фондом, в иных рассказах ему хватало всего пяти-шести слов, все дело тут состояло в их комбинации, в ритме, в подтексте, в полутонах. Рассказы сразу запоминались, их декламировали в компаниях как стихи, передавали из уст в уста. Вот, например, такой рассказ:
Лейтенант
Я проснулся, услышав стук в дверь. Вошел старый школьный товарищ. Я не узнал его сразу, я не видел его много лет, а как только узнал, сказал:
— А... Миша...
— Петя! — сказал он. Он был рад.
Я сидел в трусах на кровати. Кровать была высока. Миша был в новой военной форме. Он был лейтенант.