— Мягкий ты, товарищ Воронин. За малым большого не видишь. Этот твой «глупый» сегодня за свою любовь продал честь петрокоммуновцев, а завтра за подходящий куш продаст дело революции... «В хоронушки играет... Доверял ему ключи от склада?
— Да.
— Тем хуже; значит, на твоих ослепших от доверия глазах он украл. Я и тебя бы засадил, если бы не знал высоких рекомендаций, как о честном партийце. Но, предупреждаю, наводи порядок, не то смотри!
— Не делай из мухи слона, товарищ Аверченко! Да и не следовало бы тебе со мной так разговаривать. Или ты думаешь, что я меньше тебя предан делу партии?
— Значит, меньше, если не видишь, что рядом с тобой делается... Ты думаешь, пролетарии Питера дали вам всякие товары, чтоб вы тут делишки свои обделывали? Рабочие голодают, получают по осьмушке хлеба, а они тут своим шмарам шелка дарят, — он так и сказал «шелка». — Защитничек!
— Да ты что?.. Ты думаешь, что говоришь? — вскричал отец. — Чего ты кадило тут раздуваешь! Ну, неправильно поступил мальчишка, за это ему надо портки снять и крапивой настегать, пассажира проклятого, да и девчонку заодно, чтоб не толкала на это. Не с тем борешься, товарищ Аверченко!
— Я знаю, с кем надо бороться! И не тебе меня учить! Врагов везде хватает, другого и не распознаешь, вроде и честный, а в нем враг сидит... Но я всех выявлю!
— Если будешь выявлять таких, как Полуярков...
— Да что ты с ним пристал! — вскинулся Аверченко. — Лучше сразу прикончить гниду, чтоб из нее не выросла вошь. И не встревай не в свое дело, товарищ Воронин. Дознание ведется... За каждую соломину надо шлепать гадов, чтобы не подрывали основ нашей молодой республики!
— Освободи Полуяркова! — уже не требуя, а прося, боясь за его жизнь, сказал отец. — Я же знаю его...
— Плохо знаешь! Знал бы получше, не допускал бы к складу.
Через два дня Володя был расстрелян. Мы с братом этого в то время не знали. От нас скрыли, щадя наше детство. Не знали и того, что отец послал письмо в Челябинск... Это все мы узнали много позднее. Письмо было получено, и из Челябинска выехала специальная комиссия по расследованию деятельности местной ЧК. Она вскрыла немало фактов произвола, творимого Аверченко. На вопросы следователя он отвечал четко. Да, выносил приговоры о расстреле! За что? За спекуляцию, за воровство, за саботаж, за все, что шло во вред молодой республике.
Был суд. И на суде Аверченко держал себя уверенно. Он был не один, с ним вместе судили и его двух помощников, таких же убежденных в своей правоте, как и он. И только под давлением фактов, большой речи секретаря губкома, в которой тот разъяснил весь вред, какой был нанесен молодой Советской республике местной ЧК, Аверченко дрогнул.