Штаб «Армии Спасения» находился в Столярном переулке, занимая второй этаж одного из домов. Помнится, отец, любопытствуя, пришел с нами, мной и братом, туда, на одно из заседаний.
В длинном, с низким потолком помещении были расставлены деревянные лавки; на них сидело человек двадцать. В конце комнаты стоял небольшой стол и рядом с ним трибуна. Мне запомнилось только то, как один дядька елейным голосом рассказывал, как он помог перейти старухе через дорогу. И в ответ на это все сидевшие в зале дружно хвалили его: «Доброе дело, брат, сделал. Доброе дело!»
Отец посидел немного, усмехнулся и увел нас домой.
Учился я во втором классе. Было дано домашнее задание: написать про зиму. Не знаю, я ли написал, помогла ли мать, но возникло такое четверостишие:
Выпал снежок,
Покрыл поле и лужок.
Леса побелели,
Птички улетели.
Всю жизнь помню его. В хрестоматиях не встречал; мать никогда стихов не писала. Да и почему я запомнил его, в то время как начисто забыл десятки других заученных стихов в школе?
У Тетюлиных мы прожили недолго. Переехали на Гороховую, в угловой дом, выходивший другой стороной на Садовую. В этом доме было два двора. И ребятни хватало. Жил там мальчишка, сын сапожника, за что и прозванный Васька-сапог. Он здорово играл на бутылках. Наполнив их, в разных уровнях, водой, выстраивал на подоконнике в ряд и палочками, как на ксилофоне, выигрывал любой мотив. Этот мальчуган вообще был изобретателен. Он проводил нас «зайцами» в Александровский сад, где проходила французская борьба. Для этого под забором совершался подкоп, мы один за другим проползали внутрь и садились на места паиньками, всем своим видом показывая, какие мы хорошие. Там я увидал чемпиона мира Арнольда Луриха, увешанного сотнями медалей. Когда он выходил на помост и кланялся, то до нас доносился мелодичный звон золота и серебра. Выделялся сильный борец Николай Добрынин. Были еще и другие, и среди них загадочный — «Черная маска»: высокого роста, с крутой грудью, в черной маске, охватывавшей всю голову, включая и шею. Собственно ради него и заполнялся ежедневно открытый зал. Он начинал с самого слабого борца и постепенно добирался до самых сильных. В злосчастный для нас день предполагалась его борьба с Николаем Добрыниным. Мы, как всегда, полезли в свой подкопы, но сторожа, наверно, поняли, что это за лазейки, и устроили нам сюрпризы, основательно нагадив в каждый подкоп. И всю эту мерзость мы вынесли на себе, проползая в театр. Вгорячах мы не заметили идущей от нас вони, но зрители зашумели, шарахнулись в стороны. Сторожа догадались, отчего поднялся шум, и пинками, подзатыльниками выпроводили нас наружу... Потом долго и старательно отмывались мы в Неве.