Деревянные пятачки

«Ну почему мы не умеем ценить настоящее? Почему? Все на что-то надеемся, ждем лучшего и упускаем то, что в наших руках и что никогда уже не вернется и потом вызовет только сожаление, позднее, горькое, когда словно ножом ударит в сердце воспоминание!»

Так или примерно так думал Александр Николаевич, с печалью глядя на скалистый берег, поросший кривыми соснами, на тростники, желтой полосой протянувшиеся вдоль озера, на вылезший со дна большой круглый валун, застывший во льду.

Приехал сюда Александр Николаевич с группой сотрудников НИИ, таких же заядлых рыбаков, как и он сам, и вот все разбрелись по весеннему льду и уже сидят, каждый на своей лунке, а он все стоит, оглядывает берег, смотрит на этот валун и вспоминает то, что было давно, лет двадцать пять назад.

Да, это было на другой год, как кончилась война, и он, молодой, охотясь в этих местах, набрел на лесную сторожку. Это было весной, а летом он привез сюда Марию.

Удивительно, как они относились друг к другу, словно играли понарошку. Легко встретились, легко она согласилась сюда с ним поехать, — у нее был отпуск, а он нигде не работал, готовился к поступлению в институт. Легко думал с ней расстаться. Похоже, и она так же.

— Слушай, ты здорово это придумал! — оглядывая маленький, срубленный из толстых бревен домишко с печкой и окном, восторженно говорила она. — Это же как в сказке! Тут наверняка где-то должен быть лесовичок. Может, ты лесовичок?

— Конечно я, только почему лесовичок? Лесовик!

— Ну конечно лесовик! И как это я сразу не догадалась. Прости меня, Лесовик, что я тебя чуть-чуть умалила.

— Не прощу, пока не поцелуешь сто раз!

— Сто? Это слишком много. Я думаю, вполне хватит и девяноста девяти...

И они начинали целоваться, и сбивались со счета, и смеялись, и начинали снова.

Это была какая-то действительно безрассудно-счастливая жизнь, когда ни о чем не думается и, кажется, есть все, чем богат мир.

Не было стола, и он сделал стол. Не было табуреток, и он стал их мастерить.

— Да ты просто молодчина! — восторгалась Мария, глядя, как он легко и красиво обделывает жерди, колет на плашки чурбаны и из них ладит сиденья. Так же просто и прочно он сделал топчан.

— Настоящее царское ложе! — смеялась она.

— Как у Петра Первого, помнишь, в его летнем дворце, широченное. Любил батюшка-царь порезвиться...

— Жужас! — смеялась она.

Замечательное в той жизни было во всем, и в том, что к ним никто не мог прийти. Сторожка, по всем приметам, была слажена до войны, в войну ее хозяин то ли погиб, то ли перебрался в другое место, и, похоже, никто не знал о ее существовании. И вот они ее хозяева. Разве это не замечательно!