«Все, что ты говоришь, глубокоуважаемая Лола, правильно. И другого космонавта для полета на Зорю, кроме тебя, я не вижу. Всем требованиям, сложившимся к данному моменту, предъявляемым к экипажу, лучше всех отвечаешь ты. Но что мне сделать с медициной? Я никак не могу убедить врачей, чтобы они дали согласие включить тебя в состав экипажа. Самым основным аргументом против твоей кандидатуры они выдвигают то, что ты должна в скором времени стать матерью. Врачи утверждают, что при такой перегрузке, какую должна будешь перенести ты, могут наступить преждевременные роды. Какие это вызовет осложнения, ты отлично понимаешь. Эта экспедиция особенная. Это экспедиция спасения космонавта. Мы не должны допустить риска даже самого минимального. Представь себе, Лола, что это произойдет в самый ответственный момент, когда ты должна будешь выходить на Зоре из спускаемого аппарата? Как я могу допустить такое. А это реальность! Реальность, с которой нельзя не считаться, и ее надо обязательно учитывать при принятии решения.
Медики боятся, что из-за нервного стресса это может произойти уже сейчас, здесь на Земле. А ты говоришь о полете на далекую планету Зоря со спасательной целью. Пойми, ты можешь не помочь Герману, а навредить ему».
После этих слов Павел Сергеевич встал со стула, подошел к Лоле, обнял ее, по-отцовски поцеловал в щеку и проговорил: «Я не хочу гибели всей семьи. Оставайся здесь, дома, и вместе будем ждать хорошего результата от полета новой экспедиции».
Не добившись включения в состав нового экипажа, Лола на нервной почве слегла в постель, и это доставило немало хлопот лечащим врачам.
* * *
Оставшись один на планете Зоря с очень ограниченным запасом провианта, воды и воздуха, Герман дотошно подсчитал свои возможности и все работы выполнял в самом, что называется щадящем, режиме. В то же время и особенно медлить было нельзя. Надо было принимать меры к розыску хоть какой-нибудь пищи, а также попытаться еще раз определить, можно ли дышать тем воздухом, который был на планете Зоря, и сможет ли он существовать в тех условиях без запаса кислорода, привезенного с Земли. Эти нешуточные проблемы с каждым не днем, а часом все больше и больше волновали его. «Ничего, Герман Алексеевич, говорил он сам себе, — прорвемся! Были у людей и посложнее условия. Ведь выживали же? А у тебя, дорогой Герман, запасов дней на десять при экономном их использовании. Что-нибудь и здесь, на этой планете, отыщем. А там, как говорили солдаты: и наши придут. Не оставит же Земля на произвол судьбы? Они там готовят новую экспедицию и пошлют ее к нам на помощь. Так что держись, Герман Алексеевич! Держись! Но и сам не плошай. Работай и работай. Может быть, в котловане что-нибудь найдем? А теперь без лишних рассуждений — за работу, дорогой! Не трать зря время. Оно вообще очень дорого, а здесь, в наших условиях, — особенно».